Пушкинская эпоха, которой ты собираешься заниматься, – это то, что мне бы сейчас очень подошло. Эта эпоха, по-моему, самая не фанатичная (даже в радикальных случаях), лишена неистовства и ненавистничества. Но я опять же сужу поверхностно, по тем случайным материалам, которые отложились в голове.
Ты, наверно, знаешь, что я привез с собой кучу книг – особенно по философии. Вот потихоньку я их и усваиваю. Постиг уже в отрывках, что такое брахман-атман, восьмеричный путь спасения и даосизм и кто такой пурушу. Не могу сказать, чтобы при имеющихся у меня условиях чтение шло легко и продуктивно, но меня увлекает и сам процесс неглупого чтения, ну и сознание участия в этом процессе – тоже.
Чтобы не забыть. Читала ли ты в 1-м номере «Вопросов литературы» статью Апта о его работе над переводом «Иосифа»? Это, собственно, последнее из того, что я могу тебе порекомендовать: больше я ничего не читал и уповаю теперь только на 71-й год, на который я подписал множество журналов.
Писем я получил немало. Но и немного, если принять во внимание их ценность в теперешних условиях. Тут, кроме всего прочего, срабатывает и моя мнительность. Начинаешь думать примерно так: не пишет такой-то – стало быть, отпал; ну и начинаешь копаться в воспоминаниях – не по моей ли вине. Это я к тому, что ты хоть пиши мне по возможности чаще. Мне кажется, что и медленные, неприметные разрывы старых друзей как-нибудь да скажутся когда-то. Нам с тобой, Лена, забывать друг друга негоже.
Шли мне стихи, переводы и рассказы о себе и об окружающих. В ожидании (нетерпеливом) всего этого я сердечно приветствую тебя, Валерку (авось в технократе проснется какая-нибудь совесть) и твоих, славных в описании, клопов. Еще я приветствую твою посолидневшую сестренку, Лукиных и всех общих приятелей и знакомых.
Твой Илья.
Юлию Киму[32]
Октябрь 1970
Драгоценный педагог!
Ты все настаиваешь: скажи да скажи, кем ты работаешь. Не скажу. А будешь приставать, отвечу по-брюсовски: «Эй, не мешай нам. Мы заняты делом…»[33] и пр.
Кстати, о педагогике, с которой я начал письмо. Ты по ней совсем не скучаешь? Я вот не могу истребить в себе привязанность к школьной стихии. Вчера вечор сел с нашими пятиклассниками решать их гигантские примеры, но без триумфа, без триумфа, честно скажу.
Как жив-здоров Женя Гайдуков[34], с которым у нас начались было очень добрые отношения? У тебя ли он все или съехал? Привет ему.
Что-то Наташа[35] и Володя Гершуни надолго задержались в Сербии[36]. Или ты по своей географической неграмотности всю Восточную Европу причислил к этому разряду?
Юлик, пришли мне возможные тексты и ноты своих песен. С нотами я не шучу; у нас есть духовой оркестр, и кто-нибудь да напоет мне песню. Каково тебе работать с Юткевичем? Я говорю, то есть спрашиваю «каково» в сравнении с П. Фоменко, которым, помнится, ты упивался.
Тебе, судя по письму, не очень много доводится читать. Это не удручает? Меня так невозможность много и плодотворно читать приводит в уныние, но, правду сказать, я боюсь, что это не из каких-то высоких духовных потребностей, а из обычной жадности и любопытства. Мне все пишут: то-то печатали и то-то печатали, – ну я и облизываюсь. Галя меня подписала и я подписался на кучу всяких журналов, и вот теперь с нетерпением жду Нового года. Кстати, и меньше останется.
Ты, пожалуйста, не вбивай себе в голову никакие комплексы. Упаси бог тебе или еще кому-нибудь оказаться в не столь отдаленных местах: мне это было бы чрезвычайно горько. В Ташкенте[37] мы с тобой виделись мимолетно (хотел добавить: не потолковали, не поспорили – потом опомнился). Но ты наверстывай письмами, меня ведь все интересует: и житье-бытье, и космические мысли. Я здесь тем и живу, что жду письма. А отвечаю только по 1–2 в день: на большее не хватает ни сил, ни фантазии. Но писем приходит немало, так что я за неделю со всем справляюсь.
Приветствую всех. Целую тебя.
Илья.
Марьяне Рошаль[38]
Октябрь (?) 1970
Дорогая знакомая по археологической экспедиции!
Вы мне писали. Не отрекайтесь, Марьяна Григорьевна. И с тем же энтузиазмом, с которым мы с Вами в былые теплые (молдавские) времена раскопали славянский ареопаг сарматского периода древней истории эпохи неопалеолита, я бросаюсь в писание ответа. Вы должны оценить этот мой энтузиазм: я окружен десятком телеграмм и 5-ю письмами, на которые пока не ответил. Это потому (отбрасывая прочь всякие неуклюжие шуточки), что давно, очень давно ждал каких-нибудь весточек из Вашего, любимого мной, дома.
33
Намек на стихотворение В. Брюсова «Каменщик»: «Каменщик, каменщик в фартуке белом, Что ты там строишь? кому? – Эй, не мешай нам, мы заняты делом, Строим мы, строим тюрьму». Можно предположить, что какое-то время Габай в лагере был занят на строительстве тюремного корпуса.
34
Женя Гайдуков – математик, учитель в математическом интернате при МГУ. Был уволен с работы за то, что вступился за Ю. Кима, учителя литературы в том же интернате, уволенного в 1968 году за правозащитную деятельность (прим. В. Гершовича).
36
В Институте психиатрии им. Сербского проводились судебно-медицинские экспертизы, после которых многие правозащитники направлялись в психиатрические больницы. Габай иносказательно называет «Сербией» систему этих заведений.
37
Юлий Ким присутствовал на суде И. Габая, где по его поводу было вынесено частное определение. Друзья по совету Д.И. Каминской, адвоката И. Габая, настояли на его немедленном отъезде из Ташкента, чтобы избежать ареста. (Сообщено Г. Габай.)
38
Марьяна Григорьевна Рошаль, кинорежиссер, участвовала вместе с И. Габаем в археологической экспедиции, которую проводил в Молдавии в 1968 году ее муж Г.Б. Федоров.