С другой стороны – как сильна нация, как велика онг в минуты кризиса! Вся – как стальной кулак. Весь народ – молодые солдаты, юристы, врачи, служащие, рабочие – превращаются в танкистов, пехотинцев, летчиков и моряков. Это не просто резервисты, явившиеся "из другого мира", а органическая часть единой и сильной армии. Поразительно, до какой степени удалось добиться того, что армия – это действительно весь народ.
Несомненно, это была самая тяжелая из пережитых нами войн. По крайней мере – самая интенсивная, вызывающая больше ужаса и страха (не во мне лично, а в тех, кто менее "профессионален"), с большим числом убитых и раненых, поражений и побед, чем другие известные мне войны. Но именно из-за первоначальных поражений победа была так велика. Я не собираюсь сейчас распространяться о просчетах в оценке военной ситуации, в анализе разведывательных данных, в военной доктрине, говорить о политических ошибках, о беспечности всего народа. Армия сильна и несомненно доказала, на что она способна. И опять же: когда я говорю "армия", я подразумеваю не только регулярную армию, а весь народ. Регулярная армия ценой тяжелых потерь остановила противника, но войну выиграл народ.
Жаль, что "иудейские войны”, то есть войны евреев между собой, начались у нас еще до прекращения боев на фронтах, когда весь народ еще стоял у границ. "Иудейские войны" – всегда безобразнее и тяжелее прочих. Бесцельные споры и оправдания, сокрытие или извращение фактов, отсрочка решений. Несомненно, необходимо новое руководство, более точное видение действительности, ясная оценка намерений противника, четкое и определенное политическое и стратегическое планирование. Не должно быть блужданий в потемках и только тактических действий. Это нас не спасет. Без четко выраженной реальной цели мы можем и не воевать с арабами. Арабам этого не понадобится. Евреи, как обычно, сами себя погубят. Я уже говорил о том, что в обществе замечается отрезвление. Надеюсь, я не ошибся. Может, это наконец произойдет. По правде говоря, я настроен несколько пессимистич но. Я не сомневаюсь в наших возможностях, в нашей мощи и в желании оставаться здесь до тех пор, пока наше пребывание не станет совершившимся фактом. Я также не сомневаюсь в том, что арабы не могут и не смогут в будущем сдвинуть нас ни на шаг. Но я сомневаюсь в способности народа приносить длительное время жертвы. Не в готовности время от времени участвовать в небольших схватках, а вступить в долгую, продолжительную войну с большими потерями, требующую огромного терпения. Народу в .целом недостает терпения, зато слепоты у него хоть отбавляй. Но повторяю – может, на этот раз мы протрезвеем.
Горячий привет Мики и Биби, и не надо слишком беспокоиться. Все будет хорошо. Не забудьте – на нашей стороне сила, правота и бесповоротная решимость, а это очень много.
Надгробное слово сержанту Шаю Шахаму из кибуца Кабри, замерзшему насмерть на Хермоне после войны Судного дня.
Война потребовала от нас тяжких жертв. Кажется, нет в Израиле дома без траура, нет дома без своего покойника. И вот, когда мы решили, что настала передышка, когда надеялись, что пришел конец, вместо этого – мы видим продолжение. Погиб Шай. Вернее сказать – наш Шай погиб.
В ночь на четверг твой отряд пытался достичь новых вершин на Хермоне. Отряд оказался в тяжелых усповиях, не имея возможности уйти. Считая, что из-за плохой погоды положение отряда ухудшится еще больше, решено бы ло послать спасательную группу, которая бы вывела его на нашу территорию.
Тяжелые условия, незнакомые вершины и сильный мороз сделали свое дело. Слишком поздно заметили, как тебе трудно. Возможно, ты уже долго себя чувствовал пло- хо, но предпочел молчать. Таким ты был всегда. До последней минуты ты не дал нам почувствовать, в каком на- когда мы узнали, было поздно. Ты погиб незадолго до того, как группа, которая шла на помощь, до вас добралась.
Помню тебя вскоре после мобилизации. Тонкий, некрепкого сложения, распатланный, в незаправленной рубахе, незастегнутый – что-то в тебе вызывало улыбку.
И я помню тебя через несколько недель, в первую нашу встречу в полевых условиях. Мы шли походным маршем в одном звене двенадцать часов подряд. Помню, что я был поражен скрытой в тебе физической и душевной стойкостью. Ты шел в совершенно разбитых ботинках и все то время вел за собой звено в задаваемом тобою темпе, требуя и от себя, и от других выложиться полностью. Поражало в тебе упорство, готовность молча сносить тяготы и скрытая неисчерпаемая энергия. В ту ночь ты покорил мое сердце.