Израиль Моисеевич, если кто-то из Ваших знакомых полетит в Нью-Йорк (не собираетесь ли Вы сами в наши края?), то всучите ему мой телефон - и передайте мне через него любое поручение.
Сердечный привет Вашей жене. Еще раз обнимаю Вас Будьте здоровы.
Любящий и уважающий Вас Сергей Довлатов
II-ое письмо
20 октября 1989 г.
Дорогой Израиль Моисеевич! Очень рад был Вашему письму - спасибо. От души поздравляю Вас с первым 80-летием. Был бы жив товарищ Сталин, Вы бы получили орден Знак Почета или даже звание Героя Соц. труда, а от нынешних вождей ничего, кроме гласности, не дождешься.
В Союзе нас, действительно, вроде бы, стали печатать, но ощущения с этим связаны странные. Когда-то я их выразил с помощью такой, не очень сложной метафоры. Представьте себе, что давно, в юности, Вы были влюблены в кокетливую и злую женщину средних лет. Она пренебрегла Вами, терзала Ваше юное сердце, путалась с Вашими знакомыми, и тогда Вы в отчаянии уехали в Америку, женились, вышли, как говорится, в люди. И вдруг, через 15 лет Вы узнаете, что эта знойная стерва замуж так и не вышла, что она Вас помнит, и даже готова встретиться с Вами. И вот, с одной стороны, Вы прикидываете, что сейчас ей уже под шестьдесят, а Вы, так сказать, все еще молоды, что, по слухам, ей удалили матку, что с годами бабы добрее не становятся, что в конце концов у Вас жена и дети, и, тем не менее, что-то Вас сильнейшим образом волнует. Вот такие примерно у нас отношения с отечественной литературой. Кроме того, есть и такое обстоятельство: можно всю жизнь бесплатно писать, что мы и делали лет двадцать, но бесплатно печататься - в этом есть что-то патологическое. Рубли, как Вы знаете, очень неохотно превращаются в доллары. Слава Богу, у меня, благодаря "неполной морали", как выражался Марамзин, есть алименты в Эстонии.
Все 11 лет в Америке мне дико везло с литературой, именно везло, говорю это без всякого кокетства. Мне повезло в том смысле, что Бродский захотел мне помочь (а он - человек совершенно непредсказуемый), мне повезло с переводчиками, с агентом (у меня общий агент с Найполом, Беккетом, Салманом Рушди и Алленом Гинсбергом), мне повезло даже, я бы сказал, стилистически: мои сочинения легко переводить, а между тем Зощенко наш любимый до сих пор толком не переведен на английский. И так далее. У меня вышло 12 книжек по-русски, пять по-английски, еще десяток на других языках, и все-таки, главное, что я понял за эти годы, звучит так: "Есть кое-что поважнее литературы". Пока нас не печатали, мы были свободны в самооценках и имели полное моральное право считать себя гениями. Я, например, персонально, гением себя не считал, но мне казалось, что я частица какого-то гениального подземного движения, представитель какой-то могучей в целом волны. Еще бы - Вахтин, Марамзин, Володя Губин, и я где-то сбоку. А затем все, что я писал, было напечатано, многократно отрецензировано, задвинуто в какую-то ячейку литературной таблицы Менделеева, и так далее. И тогда-то выяснилось, что есть дела поважнее. Я двадцать шесть лет женат, хорошо отношусь к своей жене, которая, в свою очередь, все еще способна меня выносить, у меня есть двое главных обожаемых детей, старшая дочь (23 года) не плюет мне в лицо, а если хамит, то переходит на английский, младший сын Коля похож странным образом на китайца, мать жива, все сыты, и пр. И если раньше я думал, что брак, семья - это феномен, то есть, сегодня ты холост, а завтра - семейный человек, то теперь выяснилось, что брак - это процесс, явление процессуальное, а не феноменологическое, что это как строительство дома, что можно всю жизнь строить свой брак и дойти только до второго этажа, а можно и справиться с делом лет за пять, но в моем случае этот самый брак был завершен в Америке за последние три года. В результате, двумя вещами я горжусь из того, что произошло со мной на Западе: 1. Тем, что мы в сорок лет родили сына. 2. Тем, что я на литературные заработки купил, представьте себе, дом в Катскилских горах - полгектара земли, и на ней хижина дяди Тома. Вся эта история ввергла меня в долговую яму, из которой я выберусь года через полтора, и тем не менее, Вас, старого домовладельца, всем этим не удивишь, но в Америке, поверьте мне, не очень часто бывает, чтобы литератор, так сказать, серьезный, не пишущий детективов и киносценариев, да еще выходец из презренной Восточной Европы - купил себе дом на литературные деньги. Все удивляются и смотрят на меня с уважением.
Что-то письмо выходит длинное.
Вы спрашиваете - как зовут мою жену. Ее зовут Лена, у нее два полиграфических компьютера, она сидит дома, не служит и подрабатывает в качестве наборщицы. Я зарабатываю, по американским стандартам, мало, но в шесть раз больше, чем она, и тем горжусь.