Пожалуй, то же самое происходит, когда ты фотографируешь.
Я придаю надлежащий вид тканям, препарирую их. Нашла место, где можно подешевле купить сахар и мешки с мукой, это старый склад. Мастерская битком набита белыми чистыми полотнищами. Выглядят они почему-то угрожающе. На этот раз я обрабатывала ткани большей частью керосином.
P. S. Жить честно — значит достойно… Самуэль[3] сказал однажды, что все сущее должно суметь жить так или иначе достойно, я не поняла. Теперь я думаю: он имел в виду что-то вроде того, чтобы уметь отстаивать свою идею, свою цель, отвечать за них, полагаться на них и верить и никогда не сдаваться. «Никогда не отказывайся от главной идеи, — говорил он, — это единственное, что по-настоящему опасно. Не восставай против своего естества!»
Полагаю, он говорил о живописи, он никогда не говорит ни о чем другом.
Знаешь, что он сказал о тебе, когда мы встретились на улице? Он сказал, что это мужественная девушка, но, пожалуй, она немного торопится, передай ей привет, когда будешь писать.
Поздно вечером поднялся наверх Тапса и, не поверишь, тоже стал проповедовать, как должно себя вести (но вообще не так уж умно). Он сказал: «Ты пытаешься жить правильно, а я пытаюсь жить богато, содержательно, жизнь словно луг, где я с удовольствием, от души собираю цветы то тут, то там, а ты идешь напрямик и выходишь с пустыми руками по ту сторону, потому что ты не нашла именно тот цветок, который ты хотела…»
Я, естественно, задумалась, но что-то презрительно произнесла о поспешных выводах и сомнительной символике и о том, когда это он видел меня с пустыми руками — я не в силах удержать все, что попадает в мои объятия, но это ведь не имеет никакого отношения к делу. Мне приснилось ночью, что я приехала в Нью-Йорк, а тебя там не было, ты осталась где-то в другом месте. Улицы были ужасны и безлюдны, так, как это видится во сне. И внезапно я все поняла: я тебе совсем не нужна, ты сбежала, не желая ничего знать!
Я сержусь на тебя.
Пока!
Вторник
Дорогая Ева!
Теперь ты, скорее всего, уже на месте. Я рисую себе картину вашего прибытия. Вы все вместе стоите на палубе, ветрено и холодно, вы проплываете мимо статуи Свободы, но ты не спешишь ее сфотографировать, ты ждешь, ты держишь свой багаж под рукой… ведь он может затеряться в такой жуткой сутолоке: никогда не знаешь, как это бывает. Камера у тебя в руках, постоянно. Вы движетесь, толпясь, к берегу, медленно высаживаетесь на берег, расходитесь по залам… Таможня такая громадная! Она вот-вот взорвется от облегчения, испуга и оттого, что с толку сбито столько людей!
Он был там и встретил тебя, твой дядюшка, был он мил? Как вы узнали друг друга, по фотографиям, по цветку в петлице… — я забыла спросить. Появились ли у тебя новые друзья во время путешествия, ты ведь так легко сближаешься? Но, возможно, вам ни до чего другого, кроме как доплыть до берега, дела не было, вы могли думать лишь об этом. Но это уже позади.
Все звонят и спрашивают, слышала ли я что-нибудь о тебе, и тогда я даже начинаю гордиться, у тебя, похоже, друзья повсюду, в аптеке, в молочной и в лавке на углу, на почте… соседи на лестнице и на улице, они спрашивают, как там Ева Коникова, и я говорю только: хорошо, она завоевывает Манхэттен! Все прекрасно отзываются о тебе! Сюда пришло письмо от какого-то «Класа». Уборщица спрашивала, что ей делать с матрасами, и я сказала, чтобы она взяла их себе. Кому мне отдать зеленую сумку? Ада шлет привет. Я не смею спросить, заплатила ли она за твою комнату в пансионе? Она такая рассеянная, сейчас она занимается тем, что разрисовывает абажуры. Я почти закончила ее портрет. Думала отдать его ей, но, пожалуй, это не такая уж хорошая идея… вообще-то она думает лишь о том, как бы удрать в Швецию, пока не грянул гром.
В конверте листок с вопросами, будь добра, помоги мне раздать твой хлам куда надо, please.
Твоя мама все время звонит.
Одно меня утешает: у тебя там появятся новые друзья, они не смогут не полюбить тебя! Но смогут ли они понять твое дело? Смогут ли они понять, что если Ева Коникова фотографирует небоскребы в снег и в бурю, значит, их никогда прежде не снимали именно так, так впечатляюще и убедительно! Я знаю, что о работе спрашивать нельзя… — но все-таки будет ли у тебя хоть какая-нибудь возможность заниматься своим собственным делом? Озадачь этих американцев, заставь их увидеть! Вообще в то, что небоскребы угнетают человека, я совсем не верю, возможно, они как раз поднимают небо выше!