Конечно, нам хочется и книг. Хочется еще многого помимо этой «благодарности за мелочи», которую я проповедую. Заведи я о ней речь на людях, мне пришлось бы не вернуть тебе твой же урок (хотя узнаешь ли ты его?), а обложить его льдом, обнести колючей проволокой и развесить повсюду предупреждения.
Не думай, что я забыл про обычное смирение — большее преклонение перед Богом, чем то, о котором я говорил. Смирение важнее жертвы. Бог не только Великий Творец, но и Трагический Искупитель. Может быть, Он и Трагический Творец: я не уверен, что глубокое ущелье горечи, пронизывающее нашу жизнь, вызвано только какой–то доисторической катастрофой. Возможно, нечто трагическое присуще самому акту творения. Порой даже возникает вопрос: почему Бог считает, что игра стоит свеч? За свечи мы отчасти платим, а «игры» еще не видели.
Вот! Опять я за свое. Я знаю, что для тебя мои образы вроде игры и танца в разговоре о высоких вещах. Раньше ты меня за это обвинял в богохульстве. Вспомни тот вечер в Эдинбурге, когда мы чуть не подрались. Сейчас ты более рассудительно называешь это не богохульством, а «бессердечием», жестокой насмешкой над мучениками и рабами. Ты считаешь, что я фривольно говорю о мировой истории, которая так серьезна для актеров. Особенно же нелепо и неприлично, когда об этом говорю я, который никогда не играл, да и танцует, как сороконожка с деревянными ногами.
Я не думаю, что небесная жизнь похожа на игру или танец фривольностью. Но пока мы в «долине слез», среди трудов, тягот и несбывшихся надежд, некоторых качеств, которые соответствуют небесному состоянию, можно достичь лишь в занятиях, которые здесь и теперь для нас фривольны. Жизнь блаженных — завершение, где безграничная свобода добровольно примиряется с порядком, самым гибким, сложным и замечательным порядком. Найдешь ли ты подобие этому в наших «серьезных» делах, в нашей естественной или (нынешней) духовной жизни ? В ненадежных и разбитых горем чувствах или на пути, который всегда отчасти крестный? Нет, Малькольм. Лишь в «досуге», в минутах дозволенного веселья найдешь ты сходство. Танцы и игра — фривольность и пустяки здесь, ибо их естественное место не «здесь». Здесь они лишь минутный отдых от жизни, которую надо прожить. Но в этом мире все вверх ногами. То, что здесь, продлись оно дольше, станет праздностью, — подобие тому, что в лучшем крае есть Завершение завершений. На небе радость — самое серьезное дело.
XVIII
Каюсь. Когда писал прошлое письмо, совсем забыл про mala mentis gaudia — порочные радости ума. Скажем, радость от обиды. Какое разочарование однажды – в разоблачительный миг — узнать, что другого человека не за что винить. Пока обида не прошла, ты все вспоминаешь о ней, холишь и лелеешь, как похоть. Но, по–моему, это не опровергает мое мнение об обычных радостях. Как сказал Платон, порочные удовольствия — «смешанные». Он привел такое сравнение: когда кожа зудит, ее хочется почесать. Терпеть очень трудно, а если поддашься, подобие удовольствия принесет на миг обманчивое облегчение. Но и зуд никому не нужен, и чесаться приятно не само по себе. Так и обида приятна лишь как средство от унижения. Есть, однако, вещи, которые приятны именно сами по себе. Думаю, о них я написал правильно.
Упоминание о порочных радостях — лакомствах ада — очень естественно увлекло тебя от разговора о хвале к разговору о покаянии. Я последую за тобой, ибо ты сказал нечто такое, с чем я не согласен.
Разумеется, я признаю, что покаянные молитвы — «акты» покаяния — имеют разные уровни. На самом низком уровне, который ты зовешь языческим, стоит попытка умиротворить предполагаемый гнев: «Прости, я больше не буду». Высшим уровнем ты считаешь попытку восстановить те хрупкие и бесценные личные отношения, которые проступок разрушил. Прощение в «грубом» смысле, избавление от наказания, здесь если и есть, то как знак, печать или даже побочный эффект примирения. Возможно, ты и прав. Говорю «возможно», ибо мало могу сказать о высшем уровне чего бы то ни было, включая покаяние. Если потолок и существует, до него мне далеко.
Но между нами есть разница. Я не соглашусь назвать твой низший уровень «языческим». Разве не так каются в Ветхом Завете, в Псалмах? Разве не так делают и христиане, хотя бы за богослужением? «Не воздавай нам по грехам нашим… не прогневайся на нас вовеки… neque secundum iniquitates nostras retribuas nobis».