То ли дело, если красавица даёт отпор чудовищу! Радость охватывает душу… Расскажу про случай, имевший место в те давние времена, когда студенчество запоем читало «запрещённые» «Письма к незнакомке»…
С нами училась красивая девочка – Настя Орлова. Спортсменка, комсомолка и не просто красавица, а такая красавица, что подойти боязно. Смотрели мы на нашу Настеньку, как на прекрасную вазу. Посмотришь… и словно в Эрмитаж сходил… В мыслях не было… Ну Вы понимаете.
И надо же появился наглый и разбитной типчик, у которого в мыслях как раз таки было. Возжелал красу и гордость потока наглый и весьма неприятный с виду пятикурсник. Страхолюдина редчайшая… Ну, очень мерзкий… Ну представьте себе, Серкидон, адскую смесь Пикассо и Мефистофеля. И вот такое дьявольское отродье стало активно охаживать голубку нашу. Если немного переврать «старушку» Ларину, то: «Уж как он Настенькой прельщался,// Как мелким бесом извивался»197. Убеждал (надо же, что удумал!), мол, Настенька из «Аленького цветочка» приголубила чудище заморское, и вот как всё славно у них сложилось – и дворец, и остров, и каменья дорогие… Месяц длилась осада… И Вы знаете, наша Настя, на радость всему честному студенчеству, устояла, не повелась на сладостные речи и посулы…
Всё… Нет, почти всё. Вы, Серкидон, могли бы спросить меня, а как же Анжелика и хромой граф Жоффрей де Пейрак198, лицо которого изуродовано шрамом? Историю этой любви примем, как исключение. Граф настолько по-мужски безупречен, что не жаль отдавать такому эталонному молодцу всем мужчинам образцу прекрасную Анжелику.
Горько мне это говорить, но Вы, Серкидон, о такой женщине даже не мечтайте. Рано.
Жму Вашу руку, и до следующего письма.
-28-
Приветствую Вас, Серкидон!
Я только что от дантиста. В клинику брал с собой сборник стихов Евгения Лукина199, первым делом отыскал:
Тает жизнь в осеннем шелесте,
Усыхает, как лоза.
У меня вставные челюсти
И безумные глаза.
Скальте, скальте зубы юные!
Нет бы, скальда поберечь
За глаза его безумные
И фарфоровую речь!
Серкидон! Какая лапочка, какая очаровашка помогала остановить массовый падёж моих зубов. С ней бы мне повстречаться лет эдак… назад да где-нибудь на побережье… Ух, я бы выдал ей «Я помню чудное мгновение»! Это она сидела бы у меня с открытым ртом.
Очень рекомендую Вам, Серкидон, возлюбленную-дантиста. Вы бы посещали её два раза в год как дантиста и, надеюсь, гораздо чаще как возлюбленную. А я бы утешился как относительно Вас, так и относительно Вашей полости рта…
Так вот, Серкидон, в свете врачебного софита вспомнились мне строчки из романа «День творения» Владимира Краковского200. У героя романа болит зуб, он идёт к поликлинику.
Глава начинается так:
«Только возлюбленные и дантисты – кто ещё так низко наклоняют к нам лицо, только возлюбленные и дантисты – кто ещё смотрят нам в рот, только возлюбленные, только дантисты способны причинить нам такую боль…»
Мастерский заход!.. Помню, когда я читал «День творения», и дошёл до того места, когда у главного героя – гениального Верещагина – разболелся зуб, пригласили меня на собрание молодые литераторы. Помимо прочего и разного всякого спросили: «Кто ваш любимый русский писатель?..» Лучше бы спpосили: «Какой ваш любимый зуб?» Я бы тогда ответил: «Зуб мудpости». Мои зубимые, пардон, любимые писатели – мои зубы, которые помогали мне разминать и усваивать пищу духовную… Хотя, нет. Зуб – твёрдый, а писатель, как и разные соединения углеводорода, может быть мягким, как графит, и твёрдым, как алмаз. В зависимости от состояния души…
Молчание затягивалось, я чувствовал себя Парисом201, держащим в руке вставную челюсть… Чтобы не было потустороннего раздора между честными писателями прошлого, я сказал: «Краковский…»
Раз уж цитировал, раз уж считаю про себя мастером, то пусть будет и любимым писателем. Ну, скажи я: «Пушкин, Толстой, Достоевский, Тургенев, Чехов, Бунин…» – все эти имена были аудиторией ожидаемы. Все эти большие мастера слова ушли в мир иной и о моём выборе ничего бы не узнали. А Владимир Лазаревич Краковский, слава богу, жив-здоров, мы с ним приятельствуем, и если он узнает, что мой приз достался ему, – человеку будет приятно…
Кстати говоря, имя Владимир Краковский подскажет Вам, проницательный Серкидон, город, в котором проживает писатель. Что Вы говорите?.. Вы ошиблись, не в Кракове, а во Владимире…
200
Краковский Владимир Лазаревич (р. 1930 – 2017), писатель, автор нашумевшего романа «День творения».
201
Парис, суд Париса. Из античной мифологии. Согласно легенде, Парис должен был вручить одной из трёх богинь яблоко с надписью «Прекраснейшей». Спор шёл между Герой, Афиной и Афродитой. Парис выбрал Афродиту. За что прекраснейшая богиня одарила его прекраснейшей из земных женщин – Еленой.