Байрама 12 — всего усыпанного бриллиантами. На празднествах Байрама я получил от одной прекрасной дамы, на остроносую туфлю которой имел неосторожность наступить, сильнейший удар кулаком и презрительное «giaour» 30*. На том и кончились мои отношения с турецкими красавицами. В Афинах и в Азии я повидал самые прекрасные в мире памятники и самые прекрасные пейзажи, какие только могут быть.
Расплатою же за удовольствия служили блохи и комары величиною с жаворонка, так что я ни одной ночи не спал. Все эти перипетии сильно меня состарили. По высочайшему велению мне отказаны перья горлицы — это красивая восточная метафора, употребляемая в том случае, когда хотят сказать что-то неприятное. Представьте себе Вашего друга с совершенно седою головой. Ну, а Вы, querida31*, изменились ли Вы? Я с нетерпением ожидаю, когда Вы подурнеете, чтобы увидеться с Вами. Года через два или три Вы напишете мне, сообщите, что поделываете, и увидимся мы с Вами, иль нет. Ваши «исполненные уважения воспоминания» сильно меня насмешили, равно как и желание вытеснить из моего сердца ионические и коринфские капители.
Прежде всего теперь я люблю лишь дорический ордер, а кроме того нет таких капителей, не исключая и капителей Парфенона, которые могли бы для меня затмить воспоминания о давней дружбе. Прощайте; поезжайте в Италию и будьте счастливы. Сегодня я уезжаю в Эврё по делам службы и возвращусь в понедельник вечером. Если хотите полакомиться розовыми лепестками — скажите; но предупреждаю, осталась одна лишь ложечка для Вас.
Париж, <18?У марта 1842.
Только час назад прочел Ваше письмо — оно со вторника лежало у меня на столе, но было завалено кучей бумаг. Раз Вы не презираете даров моих, получайте варенья из розы, жасмина и бергамота. И один горшочек соблаговолите преподнести госпоже де С..., with my best respects **. Вот видите, я предложил Вам остроносые туфли, но Вы от них отказываетесь, да столь решительно, что мне следовало бы все же их послать. Меж тем после возвращения меня беспрестанно грабят. Нет у меня туфель — не могу найти ни одной пары. Хотите вместо них вот это? Быть может это турецкое зеркальце доставит Вам больше удовольствия, ибо Вы, по моему убеждению, сделались кокеткой еще большею, нежели в благословенном 1840 году. Было это в декабре месяце, и на ножках Ваших красовались полосатые шелковые чулки — ничего более я не помню.
Что же до протокола, о котором Вы пишете,— Вам решать. Вы не верите, что я поседел. Вот Вам подтверждение.
Однако ж даром я ничего не делаю. Прежде чем ехать в Неаполь, соблаговолите выслушать мои указания и привезти мне то, что я попрошу. Я могу дать Вам письмо к руководителю помпейских раскопок \ если такого рода вещи интересуют Вас.
Вы описываете свою precious self32 33* столь красочно, что наша встреча, я вижу, откладывается на необозримые времена, Allah Kerim3*! Я пишу среди адского шума. А потому не понимаю толком, что говорю,— знаю только, что многое скажу Вам о нас обоих, как только получу от Вас весточку. Покуда прощайте и сохраните изящество линий и лучезарный облик, которые всегда вызывали во мне восхищение.
Париж, понедельник вечером, 21 марта 1842.
Только что получил Ваше письмо, которое повергло меня в преотврати-тельное настроение. Стало быть, увидеться со мною Вам мешает сатанинская Ваша гордость. Впрочем, я не совсем вправе упрекать Вас, так как однажды, если не ошибаюсь, увидел Вас издали, но возникшее во мне чувство — не менее мелкое — помешало мне заговорить с Вами. Вы уверяете, что стоите дороже, чем два года тому назад,— Вам это доставляет удовольствие. Мне показалось, что Вы похорошели, но зато в Вас изрядно прибавилось эгоизма и лицемерия. Быть может, это далеко не бесполезно, однако ж хвастаться тут нечем. Что до меня, я полагаю, что стою не более и не менее, чем раньше; я не сделался большим лицемером и, быть может, напрасно. Одно очевидно: сильнее меня от этого не любят. И коль скоро белая ручка Ваша и стежка не вышила на этом кошельке, что прикажете с ним делать? Вы же все-таки должны были бы подарить мне что-нибудь сделанное Вами самою: и зеркальце мое и варенья того заслуживают; по меньшей мере, не худо было бы сообщить, получили ли Вы их; но бранить Вас я более не вправе. Если по дороге в Италию Вы проедете через Париж, возможно, меня Вы тут не застанете. Где я буду? Одному дьяволу известно. Не исключено, что я встречу Вас в Studj1; но возможно также, я отправлюсь в Сарагосу 33 — повидаться с женщиной, которой Вы, по Вашим словам, стоите вполне. Второй такой сестры у меня никогда не будет. Скажите же мне — и непременно до отъезда Вашего из Парижа,— когда Вы собираетесь в Неаполь и не захватите ли Вы книжицу для руководителя помпейских раскопок, г. Буонуччи 3. Уезжая, я оставлю вышеупомянутую книжицу у госпожи де С... или где-нибудь еще.