Академиком я хотел бы стать вовсе не из vanagloria 42*! На днях я выставлю свою кандидатуру42 и получу уйму черных шаров. Надеюсь, мне достанет твердости и силы для того, чтобы верно воспринять это и выстоять. А если холера разразится'вдруг снова, я, быть может, и доберусь до кресла. Нет-нет, vanagloria я отнюдь не страдаю. Возможно, я воспринимаю вещи чересчур позитивно, но я был escarmentado43* за слишком романтичное восприятие жизни. Впрочем, поверьте, Вам никогда не узнать до конца ни всех достоинств моих, ни всех недостатков. Всю жизнь меня хвалили за добродетели, которыми я не обладал, и поносили за чужие пороки. А теперь я пытаюсь представить себе, как Вы проводите вечера в обществе Ваших братьев. Прощайте.
Воскресенье у 18 декабря 1842
Нет сомнений, что у Вас были педагоги по немецкому и греческому, однако ж очевидно, что логике Вас не учил никто. Ну, в самом деле, кто так рассуждает! Взять хотя бы Ваши слова о том, что Вы не желаете меня видеть, ибо всякий раз боитесь, что это в последний раз и пр. А потому письмо Ваше я считаю недействительным. Из него я лишь понял, что Вы приготовили мне в подарок носовой платок. Пришлите его или прикажите получить из собственных Ваших рук, что было бы куда приятнее. Я не люблю сюрпризов, о которых мне сообщают заранее, ибо представляю их себе много лучше, чем они потом оказываются. Поверьте, нам стоит пойти в Музей вместе; если Вам будет со мною скучно, все станет на свои места, и я не потащу Вас туда больше, если же нет, кто нам мешает время от времени видеться? Покуда Вы не представите мне сколько-нибудь убедительную причину, я не устану допытываться, что же Вас так раздражает. Я ответил бы тотчас же, но потерял Ваше письмо, а мне хотелось его перечесть. Я перерыл весь стол, снова при вел его в порядок — притом это дело вовсе не шуточное — и наконец, предав огню несколько стопок старых бумаг, только собиравших пыль, начал уже думать, что Ваше письмо исчезло под действием какого-то колдовства. Нашел я его только что в томе Ксенофонта, куда оно забралось совершенно непонятным образом, и с упоением перечел. Решительно Вам пора избавляться от глубочайшего почтения, о каком Вы поминаете порой, изливая на меня поток sinrazones *; но я извиню Вас, если мы скоро увидимся,—ведь в жизни Вы куда милее, чем в письмах,
Я хвораю вовсю и кашляю так, что камни трещат, тем не менее в понедельник вечером я намерен послушать мадемуазель Рашель, которая в присутствии шести великих людей прочтет отрывки из «Федры» \ Она может решить, что я кашляю нарочно, ей в пику. Напишите мне поскорее. Скучаю я убийственно, и Вы совершите акт милосердия, сказан что-нибудь приятное, как Вы умеете кое-когда это делать.
Париж, воскресенье вечером Декабрь (1842}
Ваше письмо ничуть меня не удивило — я был к нему готов. Я знаю Вас уже довольно и ничуть не сомневаюсь, что, коль скоро в Вашей головке появляется какая-либо светлая мысль, Вы тотчас раскаиваетесь и стараетесь поскорее о ней забыть. Впрочем, Вы бесподобно умеете золотить самые горькие пилюли — в этом я отказать Вам не могу. И, уступая место сильнейшему, сдаюсь перед героическим Вашим решением пе ходить более в Музей \ Я совершеныейше уверен, что Вы не слушаетесь ничьих советов, однако ж надеюсь, не далее как через месяц Вы тчесе тесь ко мне благосклонней. Наверное., Вы правы. Одна испанская поговорка гласит: «Entre santa у sank» pared de cal у canto» А Вы все сравниваете меня с дьяволом., Во вторник вечером я обратил внимание на то, что совсем почти не думаю о своих книгах, а все больше о сапожках, да о перчатках Ваших. Но что бы Вы ни говорили, с присущим Вам дьявольским кокетством, мне не верится, будто Вы боитесь потерять голову в Музее, как то бывало прежде. По совести говоря, вот что я о Вас думаю и как расцениваю Ваш отказ: кокетство Ваше должно иметь, пусть неясную, расплывчатую, но цель, и цель эта — я. Однако подбираться к пей слишком близко Ва^не хочется, ибо если Вы не сумеете ее поразить, тщеславие Ваше сильно пострадает, к тому же, приглядевшись, Вы можете решить, что прицеливаться совсем не стоит,— ну, разве я не прав? В прошлый раз я собирался у Вас спросить, когда мы увидимся снова и, быть может, если бы я настоял, Вы назвали бы день; но потом я подумал, что. согласившись на словах, в письме Вм можете отказать мне, а я буду страдать и возмущаться.