Париж, 7 февраля 1843.
Соблаговолите дозволить мне произвести наипростейший подсчет, и все с Версалем станет ясно. Значит, часовая прогулка по такому чудесному саду представляется Вам томительно трудною? Но разве не провели мы вместе р музее два часа в тот день, когда на улице был густейший туман? Я все сказал.
Вы смешите меня Вашими предположениями о роде даваемых мне поручений. И хотя поручений всяческих мне в самом деле хватает, те, о каких я говорил Вам, касаются собраний, где множество людей занимаются делами, которые с успехом мог бы исполнить кто-нибудь один. И не думайте, что Вы — единственное на свете существо, обремененное поручениями. Я обегал весь Париж, закупая платья и шляпы, а на среду у меня назначено свидание с портным, которому я заказываю костюм пастушки, в стиле рококо. И все это для двух дочерей госпожи
де ЛКонтихоХ Дайте мне совет, какое платье подойдет им для бала-маскарада? Шотландский и польский костюмы уже в пути. У меня будет xipi-шасена для них «пастушка», но надобно придумать что-нибудь еще. Вот Вам их приметы: старшая — темноволосая, бледная, чуть ниже Вас, прехорошенькая, с выраженьем лица живым и веселым., Другая же, очень высокая, очень белокожая, восхитительно красивая, с волосами, которые так любил писать Тициан. Из нее, с помощью пудры, я и хотел бы сделать пастушку. А Вы дайте мне совет касательно второй.
Я все думаю, отчего Вы так похорошели, и не нахожу удовлетворительного объяснения. Быть может выражение Вашего лица теперь не столь свирепо? В последний раз, однако ж, Вы напомнили мне птичку, которую схватили и посадили в клетку. У меня Вы подметили три выражения лица, а у Вас я видел лишь два. Они отображают свирепость и какое-то сияющее недовольство, свойственное только Вам.
Напрасно Вы обвиняете меня в излишней светскости; вот уже две недели, как я никуда не выходил, исключая разве что один вечер, когда я был с визитом у министра. Дам всех я застал в трауре; на большинстве из них были мантильи, вернее, черные вуали, делавшие их похожи ми на испанок; мне это показалось прелестным. У меня странное, угрюмое и грустное расположение духа. Я с удовольствием повздорил бы « Вами, да не знаю, к чему придраться. Вам бы надобно написать мне множество нежнейших, проникновенных слов; тогда я попытался бы представить себе Ваше лицо в тот миг, когда Вы их пишете, и успокоился.
А что роман мой \ позабавил ли он Вас? Прочтите конец второго тома — «М. Yellowplush» *2. По-моему, это довольно удачный шарж. Прощайте и поскорее напишите мне.
Я вскрыл письмо, дабы с мольбою обратить Ваше внимание на то, “что погода, кажется, проясняется.
11 февраля 1843,
Не собирается ли сегодняшний снег самим появлением своим отказать мне вместо Вас? Это могло бы излечить Вас от глупейшей привычки говорить «нет». Да, злобы у дьявола хватает — Вам и не стоит тягаться «с ним. Прошлой ночью я сильно мучился. У меня был жар и болезней-пшс колики. Нынче же вечером чувствую себя сносно. Сдается мне, что в записочке Вашей Вы изыскиваете способ поссориться со мною из-за нашей прогулки. Что в ней было дурного, если даже насморка Вы избежали? К тому же я заставил Вас идти так быстро, что беспокоиться мн|е нечего. Весь Ваш облик дышал таким здоровьем и силою, что любо-дорого было глядеть. Да и потом с каждым разом Вы становитесь все раскованнее; словом, от прогулок наших Вы выигрываете со всех сторон
разом, не говоря уж о приобретении разнообразнейших сведений по археологии без всякого труда с Вашей стороны. Вы и теперь уже, можно сказать, профессор по части ваз и статуй. Но всякий раз при встрече приходится ломать тонкий слой льда, образовавшийся за время разлуки. И лишь но прошествии четверти часа нам удается в беседе вновь обрести, тот тон, какого мы достигли в последний раз. А если бы мы виделись чаще, льда между нами несомненно уже не возникало бы. Что же предпочитаете Вы — конец или начало наших встреч?
Вы не поблагодарили меня за то, что я ни словом не обмолвился о Версале. Однако, клянусь, я очень часто о нем думал. Мне хотелось показать Вам еще кое-что, о чем я тогда забыл. Кое-что из auld lang syne *Ну-ка попробуйте догадаться. При встрече я всякий раз забываю, что собирался сказать, а потому решил записать и донести до Вас проповедь о Вашей ревности к брату; по моему представлению, Вы как добрая сестра должны были бы всем сердцем желать для брата пылкой и нежной любви. Заметьте притом, что Вы никогда и ничему не сумеете помешать, а утратив его доверие, перестав проявлять к нему участие, Вы неминуемо станете для него чужою. Прощайте. Палец мой причиняет мне боль йемилосердную, но говорят, это — к лучшему. Для отвлечения я стану думать о Ваших ножках и ручках. Цы же, по-моему, не думаете об этом вовсе.