Париж, 9 июля 1843.
Вы правы, желая забыть наши ссоры, если возможно положить им конец. Они, как верно Вы изволили заметить, приобретают тем большую значимость, чем более стараешься в них разобраться. Самое лучшее — подольше предаваться мечте, и коль скоро от нас зависит мечтать все время об одном, мечта все более походит на реальность. Со вчерашнего дня я чувствую себя довольно сносно. Я спал, чего со мною давно уже не случалось. Мне даже кажется, что настроение у меня улучшилось после того, как я выпустил тогда пары. Жаль, что мы не видимся на другой день после очередной ссоры. Уверен, что мы были бы чрезвычайно друг с другом нежны. Вы пообещали мне указать день, но и не подумали обещание свое исполнить или же, что, верно, еще хуже, сочли это indecorous 53 54. А меж тем именно этот предрассудок Ваш и служит нам зачастую поводом для раздоров. И по мере того, как приближается расставание, я все более недоволен собою, выглядит же это так, будто я недоволен Вами. Я мог, к примеру, спокойно сказать, что Вы делаете невероятные над собою усилия, стремясь понравиться мне; я же без конца сетую на себя за вспышки гнева, какие вызывают у меня сами эти условия, в которых, хоть они и должны бы быть мне приятны,— есть что-то гнетущее; однако, право же, самое мудрое — предаваться мечте. Когда? Вот в чем весь вопрос.
Хорошо бы Вам перевести для меня немецкую книгу, от которой сам я испытываю невероятные мучения. Нет ничего досаднее учителя немецкого, который почитает себя глубоко мыслящим человеком. Название книжки весьма соблазнительно1: «Das Provocationsverfahren der Ro-шег2*».
Париж, <около 21) июля 1848
Вот и пришло письмо от Вас, такое ласковое, почти нежное. И мне хотелось бы пребывать в более счастливом расположении духа, дабы в полной мере насладиться им. А покуда лучшее, что я могу сделать,— это поблагодарить Вас за все, что есть доброго в Вашем письме, и не делиться с Вами невеселыми мыслями, какие одолевают меня по его прочтении. Несчастье в том, что я не умею мечтать столь неоглядно, как Вы. Но поговорим лучше о другом. Через десять дней я уезжаю *. Вчера я был за городом с визитом и возвратился очень усталый и рас строенный. Усталый оттого, что было скучно, а расстроенный оттого, ч№ сожалел о потерянном солнечном дне. А Вы в подобных случаях никогда себя не упрекаете? Надеюсь, что нет. Временами мне кажется, что Вы чувствуете все так же, как я, но потом я поворачиваю медаль draw backs * и начинаю во всем сомневаться.
Прощайте; если я продолжу письмо, я наговорю Вам вещей, которые Вы можете истолковать неверно...............
Четверг вечером, <27) июля 1848~
Письмо Ваше я перечел (я имею в виду первое) по меньше мере рар двадцать с той минуты, как получил его, и всякий раз оно производило на меня иное, но в общем очень грустное впечатление; однако ни одна строчка его не вызвала у меня возмущения. Я тщетно пытался придумать ответ. И тщетно принимал бесчисленное множество решений, которые и поныне не избавили меня ни от прежних сомнений, ни от прежней грусти. Вы верно угадали мои мысли, хотя, быть может, не вполне Все Вам их никогда не угадать. Впрочем, воззрения мои изменяются столь часто, что нечто на данную минуту безусловное перестает быть им несколько мгновений спустя. И напрасно Вы себя корите. Вы, думается мне, можете упрекать себя лишь в том, в чем упрекаю себя я сам. Мы погружаемся в мечту и не желаем пробуждаться. Быть может мы слишком уже стары, чтобы делать это сознательно. Я, со своей стороны, одобрительно отношусь к словам того турка; но что может быть хуже, чем «ничего»? В этом я никак не могу с ним согласиться. Сколько раз уже являлась у меня мысль не отвечать Вам и не видеть Вас более. Идея эта весьма разумна, ее можно развивать и далее. Однако ж воплотить в жизнь куда сложнее. А потому напрасно обвиняете Вы меня в нежелании встречаться. Я не сказал о том ни слова. Или Вас снова поразила какая-то мысль? Сами Вы, напротив, говорите об этом вполне опре деленно. Есть еще один путь: не писать друг другу за все время пред-