Теодора вздрогнула. Приятное тепло вдруг разлилось в её груди, а лицо начало гореть. В голове тут же всплыли недавние воспоминания о том, как чуткие мужские руки мягко касаются её тела уже в реальности. Но тут же обрываются. С губ Теодоры сорвался судорожный вздох. Неведомая пелена перед глазами исчезла, открывая взору пустые улицы ещё не проснувшегося Химворде. Нервная дрожь в конечностях опять вернулась.
Мисс Эйвери проснулась рано утром. Солнце тогда ещё не показалось на горизонте, небо чернело в глубине пространства, а легкая серебристо-розовая дымка потихоньку проникала в маленькую комнатку. Было темно. Теодора не знала, почему она проснулась в такой час. Медленно протирая кулачками глаза, девушка пыталась собраться с мыслями. Вокруг стояла тишина: она не была уютной, скорее предвестницей чего-то большего. Это большее ощущалось на поверхности кожи, отчего Теодора внезапно поёжилась. Утренний воздух оказался слишком морозным для её тонкой ночной сорочки. Необъяснимое ощущение вдруг появилось внутри, заставляя пальцы на ногах леденеть, а грудь сжиматься.
Теодора никогда не была суеверной. Однако в тот момент она чувствовала – впереди её ждёт нечто плохое, что заставит душу сжаться и разбиться на мелкие частицы. И она не ошиблась. Письмо от Фридриха, что принесла госпожа Ваутерс, было тому доказательством.
Теодора лишь поблагодарила экономку, однако её слова о спешке почтальона доставить ей письмо насторожили журналистку. Мисс Эйвери прекрасно помнила о том, как с глухо бьющимся сердцем и прерывистым дыханием вскрывала конверт. Мгновенье, и перед ней оказывается небольшой клочок бумаги, кротко исписанный изящными буквами Фридриха Блумхагена.
Теодора в который раз заставила себя оторваться от созерцая мягкого и замысловатого почерка, лишь отметив про себя, что ариец писал в спешке — буквы скачут, что было для него несвойственно. Мисс Эйвери принялась читать содержимое, однако с каждым словом то утреннее чувство надвигающейся беды неуловимо росло, а надежда, словно лепесток на дереве, бесшумно падала в пропасть.
Теодора сжала письмо в руках, старательнее вглядываясь в родные строки. О чём они говорят? Обеспокоен Фридрих или, наоборот, уравновешен? Ждёт ли его опасность или что-то хорошее? Теодора никак не могла найти ответы на эти вопросы, снова и снова перечитывая письмо. Но что-то подсказывало: ей нужно готовиться к худшему.
В последний раз взглянув на послание, Теодора подняла глаза к небу: солнце уже постепенно вытесняло темноту. Времени оставалось мало. Молодая журналистка не раздумывала над тем, какое платье ей выбрать. Взор сам наткнулся на темно-зелёном платье с волнующим вырезом и украшенным тонким белым кружевом. Его взгляд всегда особенно подолгу останавливался на ней, стоило ей прийти в таком наряде. Фридрих старался скрывать эмоции, но глаза всегда выдавали его с головой. Теодора до сих пор помнила, как кровь неожиданно становилась горячей, стоило арийцу взглянуть на неё. Голубые глаза юноши были полны восхищения, обожания. Он даже почти не моргал, словно боясь пропустить хоть один шелест ткани. Его грудь то широко вздымалась, то практически полностью замирала, словно он забывал, как дышать. И Теодоре это нравилось.
Сейчас это самое платье мягко билось о ноги мисс Эйвери при быстрой ходьбе. Красивые туфли на каблучке резко отстукивали ритм, разгоняя затишье на улице. Теодора поклялась себе сохранять самообладание. Хоть она и иногда делала поспешные выводы, но в данный момент её рассудок кричал о том, что для паники ещё рано. Химворде будто бы повторял то, что творилось на душе: многие цветы и растения уже завяли от недостатка ухода, ставни многих домов были заперты, создавалась атмосфера опустевшего города. Вязкий предрассветный туман окутывал землю, отчего дальше в радиусе нескольких ярдов ничего не было видно. На улице не было ни души. Лишь пара тёмных силуэтов немецких солдат прослеживалась вдалеке.
Неожиданный порыв ветра заставил Теодору вздрогнуть. Пальто не спасло её от зябкого прикосновения, а руки сквозь перчатки ощутили касание острых мурашек. Девушка спрятала лицо в воротнике и зашагала быстрее. Ещё немного, и она свернет с главной улицы в небольшой переулок, ведущий к старому фонтану.
Светлое пятно на горизонте стало ещё больше с того раза, когда Теодора взглянула на него из окна маленькой комнаты. Вокруг всё ещё царит сонная тишина. Утренняя прохлада стелется над землёй. Природа будто бы замерла, ожидая. Теодора чувствовала это. Наконец около кромки неба вспыхивает ослепительная каемка солнечного круга. Она ещё совсем маленькая, но уже поразительно яркая. Небо окрашивается в ало-красный цвет.
Через пару минут Теодора оказывается в назначенном месте. Сквозь туман прочерчивается фонтан, журчание воды которого развеивало нагнетающее безмолвие. Фридрих уже ждал её. При виде его в груди Теодоры что-то надломилось.
Фридрих не сидел на месте, а, наоборот, расхаживал рядом с фонтаном. Походка его была нервной и беспокойной, он словно прихрамывал на одну ногу. Китель сидел на нём небрежно, воротник был распахнут, открывая взору кусочек болезненно-светлой кожи. Нательная рубашка, что виднелась под оборкой кителя, была полностью смята. Волосы арийца торчали в разные стороны, и это вовсе не придавало ему привлекательности. Блумхаген то и дело сжимал и разжимал пальцы. Бледнота его рук на миг испугала Теодору.
Завидев журналистку краем глаза, ариец немедленно выпрямился, отчего Теодора еле смогла подавить вздох ужаса. Лицо его, некогда напоминающее истинного аристократа, было похоже на утопленника. Под глазами залегли темные круги. Бледно-фиолетовый цвет добавил ему несколько десятков лет. А сам взгляд голубых глаз был затуманен.
— Д-дора, — выдохнул он. Голос его надломился, а потрескавшиеся на ветру губы еле произнесли её имя. Он как будто бы умирал.
— Фридрих, — ответила девушка, подходя к нему ближе.
Фридрих немедленно приблизился к ней, попутно беря её руки в свои. Ладони его оказались неожиданно теплыми. Теодора слабо сжала их, при этом поглаживая, словно пытаясь согреться. Фридрих слабо улыбнулся ей, глаза заблестели и наполнились лаской. Он прижал их сцепленные в замок руки к своей груди и осторожно поцеловал костяшки женских пальцев. Губы Теодоры тронула мягкая улыбка.
Фридрих хоть и старался не подавать виду, что что-то не так, но Теодора чувствовала: он вел себя ненормально. За улыбкой скрывалась грусть и отчаяние, а слегка покрасневшие глаза выдавали его внутренние переживания.
Улыбка Теодоры вмиг стала натянутой. Фридрих заметил перемену в её настроении и тихо спросил:
— Ч-что случилось?
— Это я у тебя хотела спросить, — произнесла Теодора, заглядывая тому в глаза. Фридрих прищурился и опустил взгляд на их ладони. Девушка чувствовала, что на его душе творится что-то неладное, а плечи словно опустились под тяжёлым грузом.
— С-случилось то, чего я б-больше всего боялся, — сказал он. Теодора непонимающе посмотрела на него. — Нас раскрыли. Альберт Нойманн узнал о н-нашем общении.
Теодоре показалось, что её тело сковали цепью: она не могла пошевелиться. Кровь застучала в висках, а груди образовался ком, что подкатывал к горлу и перекрывал воздух. Она чувствовала, как расширились её глаза, а губы онемели от ужаса. Фридрих наблюдал за ней с горечью в глазах, он задрожал и захотел прижать девушку ближе к себе, чтобы как-то привести её в чувство, но Теодора невесомо уперлась ладонями в его грудь.