Теодора со стоном отняла ладони от лица и оперлась на спинку стула, свесив руки вниз и немигающим взглядом уставившись на потолок.
Американка могла сказать, что с ней твориться что-то неладное, будто бы какая-то хворь завелась внутри и не давала спокойно жить. Теодора чувствовала постоянную тревогу, зачастую с поводом и без. Даже сейчас она чувствовала, как в груди поднимается волна болезненного жара, сжимающего легкие. Ведь слова, что не так давно вертелись на языке, вдруг куда-то исчезли.
Однако призрачная надежда всё ещё находилась в душе, Теодора знала это, так как чувствовала непреодолимую тягу что-то написать ему. Она медленно выдохнула, затем вернулась в исходное положение и вновь взяла перьевую ручку.
Пара мгновений, несколько небольших строк, и её послание готово. Теодора быстро его оглядела, и в голове тут же возникла идея дописать последнюю недосказанную фразу. Несколько штрихов и постскриптум записан. Девушка вдруг почувствовала, как в груди расцветает приятное тепло. Оно было схоже с тем ощущением, что дарил ей Фридрих, присутствуя рядом. Теодора слабо улыбнулась — Фридрих обязательно прочтёт её письмо, ведь написанные слова рано или поздно дойдут до него.
***
Морозный воздух обжигал легкие, стоило только неглубоко вдохнуть его. Фридрих поднял воротник армейского пальто выше и спрятал в него лицо. Начало декабря никогда не было столь холодным в Эльзасе, но этот год стал исключением. Блумхаген зашагал быстрее, проклиная себя, что надел только рубашку под низ: китель бы согрел его лучше. На глаза попадались причудливые фахверковые дома{?}[Фахве́рк — «ящичная работа», каркасная конструкция, типичная для крестьянской архитектуры многих стран Центральной и Северной Европы.], являющиеся особенностью некоторых европейских стран. Их причудливые формы, угловато-треугольные крыши, необычная расцветка, а также наличие маленьких балкончиков с некогда домашними цветами напоминали Фридриху не только родную Германию, но и Химворде. Бельгия… Эта страна словно стала одним большим воспоминаем, которое напрочь засело в душе. В его голове она осталась всё такой же тихой и умиротворенной.
Фридрих шёл быстро; черные армейские сапоги больше не отбивали звонкий стук о каменную дорожку, они тонули в снегу и оставляли за собой неглубокие следы. Новое пальто сидело на нём плохо: в плечах вещь была слишком широка, рукава длиннее обычного, да и цвет ткани напоминал засохшую грязь. Такое ощущение, что ему всучили пальто другого солдата, который, скорее всего, уже оставил службу и пребывает в другом мире. Именно такую форму носили пограничные войска Эльзаса.
Столица Страсбург была пуста. Город лежал на острове Гранд-Иль на реке Иль и был окружен каналами. Здесь располагался собор в готическом стиле, известный своими астрономическими часами с движущимися фигурками. Однако сейчас собор был закрыт, а часы давным-давно не работали. Часто Фридриху приходила мысль, что не будь войны, он вряд ли бы оказался в столь очаровательном месте. Все жители уехали отсюда ещё много месяцев назад, до начала военных действий. Раньше здесь квартировались войска Франции. Но теперь здесь располагается ландштурм Германской империи. Прекрасный вид города портили огромное количество солдат, оружия, пушек, военных машин, что повсюду были расставлены по улицам.
Ариец шёл к своей казарме. Дом, в котором располагалось его жилище, находился вблизи реки, поэтому солдат часто засиживался на берегу, прячась от пренебрежительных взглядов других солдат. Фридрих не хотел этого скрывать: знакомство со служащими и адаптация здесь дались ему намного сложнее, чем в Химворде. За ним следили. Следили так часто, что Фридрих уже не знал, куда ему деться. Глаза, которые наблюдали, были вовсе не заинтересованными или не доверчивыми, а были настороженными и враждебными, словно Фридрих является пленником с другой стороны баррикад. Но как бы ему хотелось не находиться в таком обществе, Фридрих всегда находил в себе стойкость и выдержку перед каждым общим сбором.
Городские домики стали находиться на большем расстоянии друг от друга: солдат приближался к окраине города. Людей в этой части было много, однако Фридрих вовсе не обращал на них внимания, продолжая идти вперед и пряча лицо в воротнике. Дойдя до самого неприметного здания в квартале, ариец зашёл внутрь. Кожу вновь обжёг контраст температуры, по щекам словно прошлись раскаленным железом, но Фридрих лишь молча двинулся дальше наверх по лестнице.
Здание, в котором расположился взвод Блумхагена, было небольшим — всего три этажа. Серый цвет, которым были выкрашены все стены, навеивал сплошную тоску и уныние. Даже жёлтые обои из казарм в Химворде и то приносили больше радости.
Буквально пролетев два лестничных пролета, он оказался на третьем этаже. Здесь было теплее, чем на первом, но всё же температура была предельно низкой для того, чтобы спать в нижней одежде. Лишь в некоторых комнатах включали отопление — комната Фридриха в их число не входила.
Солдат приостановился у обшарпанной двери своей каморки, после чего аккуратно нажал на ручку, стараясь не создавать лишних звуков, и вошёл внутрь.
Кромешная тьма встретила его своими объятиями. Из-за густого слоя черноты Фридрих не сразу смог определить очертания мебели и найти стул с поломанной спинкой, которая служила ему вешалкой. Через пару мгновений глаза привыкли, и перед Блумхагеном раскрылась скудная обстановка его временного пристанища. Его сегодняшняя комната совершенно не отличалась от той, что была в Химворде. Все те же стол и стул, простая одноместная кровать со старым ржавым каркасом, комод и платяной шкаф, а в углу примостился простенький умывальник, рядом с которым весела тройка полотенец. Единственное отличие от комнаты в Химворде была темнота: когда он ещё служил в ландштурме в Бельгии, на улице парил запах холодного лета. Тогда всё очаровывало своей свежестью, легким дыханием, совершенно недолгим жарким утром и яркими сладкими поцелуями солнечного света. Сейчас Фридрих ощущал лишь декабрьский трескучий мороз, слышал скрипящие звуки в подворотне, а при одном взгляде из окна выглядывала одна ночь. Не было больше той нежности и любви, что остались в прошлом несколько месяцев назад; остались только смутные воспоминания.
Ариец сделал пару шагов к стулу. Не успел он стянуть пальто с плеч, как в дверь резко постучали. Из тускло освещенного коридора появилось очертание одного из сослуживцев. Фридрих нахмурился, приглядываясь. Это был местный кузнец. Он один из многих с кем Фридрих имел более-менее нормальные отношения.
— Блумхаген, — гаркнул он на немецком. Его голос был похож на скрипучую дверь. — Тебе просили передать.
Мужчина протянул ему своей огромной рукой маленький конверт. Фридрих настороженно приблизился к человеку и взял вещь. Кузнец напоследок неодобрительно хмыкнул и удалился прочь, громко закрывая за собой дверь. В комнате вновь воцарилась темнота.
Блумхаген вытащил из кармана пальто коробок спичек и одним быстрым движением зажёг стоящую на комоде свечу. Мягкий желтый свет одиноко разлился в пространстве, отчего вся мебель стала отбрасывать причудливые тени на стены.
Фридрих перевел взгляд на конверт. Совершенно небольшой по размеру и тонкий, сложенный из бумаги для печати. На лицевой стороне значились лишь имя адресата и адрес; от кого было отправлено письмо не написано.