Она закрывает глаза, не смахивая слезы. Она – неудачница, тупица, притащившая в либеральную газету нелепую статейку в защиту Советского Союза, которого она никогда не видела, о котором имела только наивное – детское – представление. Она тогда извинилась перед редактором, редактор сказала, что с каждым бывает, просила ее написать ей, придумать темы: «Вы же знаете, что я вас всегда жду, вы очень старательная, у вас неплохо получается, а провалы, провалы у каждого случаются, с кем не бывает». Ей было стыдно, она не стала писать редактору.
«Нет, с журналистикой покончено, никакой больше журналистики», – говорила она себе, отмахиваясь от навязчивых мечтаний, обступивших ее полусонное сознание со всех сторон: вот она ползет с фотокамерой в окоп; вот подбегает с диктофоном к свидетелям пожара, цунами, теракта – нет, с терактом она морально не справится, теракты – это слишком личное, терактами пусть занимаются ее коллеги; вот она едет в бар с толпой счастливых журналистов – отмечать удачную статью знаменитого корреспондента, она знает: удачная статья – это не когда за нее дали денежную премию, а когда она помогла человеку; журналистика – ее призвание; журналистика – ее профессия; ее миссия – помогать человеку.
Литературоведение. Я должна заниматься наукой. Заниматься наукой – безопасно. Я хочу жить. Жить и заниматься наукой.
Она открывала сайты с вакансиями преподавателей. Обращала внимание на зарплаты – подсчитывала, что ей не хватит на квартиру, что с такими зарплатами если что-то и снимать, то только комнату в общежитии, может быть, ее вообще и не возьмут на все эти должности, от описания которых она морщится и закатывает глаза.
Она выбрала вакансию методиста. В графе «Зарплата» значилось «по договоренности», но она не могла поверить своим глазам – методисту нужно было работать с тем самым литературоведом, книгу которого она читала с карандашом, ручкой, пачкой стикеров и блокнотом. Она написала письмо на почту, она позвонила, она вдыхала воздух ранней осени, шуршала листьями и верила в то, что ей все-таки позвонят, несмотря на дрожащее «кажется, вакансия уже закрыта, но я уточню, девушка, дорогая моя, я уточню» от секретарши того самого литературоведа.
– Алло, алло! Девушка! Вы спрашивали про вакансию, помните? Звонили, писали, было такое?
Она стоит в магазине, выбирает между чипсами и полуфабрикатами то, что будет есть на ужин.
– Девушка, алло, вы меня слышите?
Она слышит. Она узнает дрожащий голос секретарши литературоведа, но не может поверить, что сейчас ее все-таки позовут на собеседование. Она старается подать голос, но горло пересохло, она сглатывает слюну, выдыхает, хватает пачку чипсов, идет к кассе.
– Алло, девушка, уже минуту у меня показывает, вы меня слышите или не слышите?
– Алло, да, здравствуйте, слышу, не работал динамик, что ли.
– Я от Вадима Борисовича звоню. Почему вы сразу не сказали, что у вас диссертация по русской эмиграции? Это не я спрашиваю, не подумайте, девушка, дорогая, это он спрашивает. Он слышал о вас, читал.
– Читал? Вы не обманываете?
– Зачем мне обманывать? Нет, я не обманываю. Я честная. Вы еще не нашли работу?
– Нет, не нашла.
– Приходите к нам в офис.
Она приходит в офис. Так она себе и представляла этого литературоведа – видела его фотографию в «Википедии».
«Добрый день. Я вас так себе и представлял», – говорит он и приглашает ее сесть. Она садится в мягкое кожаное кресло. Он спрашивает, будет ли она вино. Она отвечает, что будет, только немного. Она не знает, как ему понравится больше – если она будет пить вино или все-таки откажется. Он откупоривает бутылку, улыбается ей, говорит: «Ну рассказывайте, как дошли до жизни такой, почему стали заниматься русской эмиграцией».
Она хочет поделиться с ним тем, как читала его книгу, процитировать ее наизусть, найти ее в этом кабинете и указать на наиболее удачные отрывки, прочитывать вслух, задавать вопросы, слушать и нравиться ему, тому, кто оказался родственной душой и здесь, сейчас, еще этого не осознал.