Однако, говорит апологет, не только слова, но «само мнение также не принадлежит Лессию». Очень хорошо, суть <упреков> в данном случае нам ясна. Что ж, посмотрим, как наш иезуит доказывает упомянутое положение, и насколько правомерно его утверждение, что Лессий — де осуждает применение своей максимы на деле. «Не следует — говорит Лессий, — легко позволять этого па практике».
Но какое нам дело до подобного ограничения? Данное мнение принадлежит Лессию, по крайней мере, в теории, поскольку он утверждает его применимость в теоретическом плане. Однако лишь об этом и ведет свою речь Монтальт. Апологет, стало быть, нисколько не уличает его в какой — либо недобросовестности, указывая на другой смысл, присутствующий у Лессия. Добавьте к сказанному, что Виктория также не позволяет неограниченно применять упоминавшееся <у Лессия> мнение на деле. Таким образом, Лессий не отвергает означенного мнения полностью, ни в чем или почти ни в чем не отходя от взглядов Виктории. Он действительно не желает, чтобы убийство легко позволялось на деле, утверждает даже, что указанная вещь требует серьезных оговорок. Но Виктория охотно соглашается со всем этим. Зачем же тогда апологет пытается установить некое абсолютное различие мнений обоих казуистов по данному вопросу и осыпает оскорбительными упреками способ ведения дискуссии, использованный здесь Монтальтом?
Дальнейшее, однако, еще более нестерпимо. Монтальт сказал в седьмом Письме: «Некоторые иезуиты учат, что закон Божий нисколько не запрещает убивать за простое злоречие». Апологет желает доказать, что в двенадцатом Письме Монтальт не подтвердил сказанного ранее, причем прибегает для этого к тонкостям весьма чудесного свойства. Он устанавливает разницу между злоречием и простым злоречием, признает, что действительно есть иезуиты, согласно учению которых позволительно убивать за злостную клеветук Однако им отрицается, что хотя бы один из указанных отцов позволяет убивать за простую клевету, обманным путем употребляя термин «простая клевета» в смысле «незначительная». Все, кому знаком французский язык, посмеются над до такой степени бессодержательным крючкотворством. Ибо в обычном словоупотреблении этого языка «простая» клевета не означает клевета «незначительная», но указывает на ту, которая остается в пределах собственно клеветы, и не переходит в открытое насилие. Таким образом, сколь бы злостной клевета ни была, ее всегда следует называть «простой», раз не пошли в ход рукоприкладство и тумаки.
Впрочем, я весьма опасаюсь, что когда апологет добавляет: «Достойно сожаления, что г — н Дюваль (du Val) вместе с Баннэ оказался в лагере тех, кто считает позволительным убивать за злостную клевету, касающуюся чести и жизни, когда нельзя упомянутую клевету пресечь иными средствами», он недостаточно искренен. Я совершенно не собираюсь заниматься проверкой мнения г — на Дюваля, которого кое — кто, однако, оправдывает от заблуждения, приписываемого ему апологетом. Я говорю только, что указанное сожаление, призванное свидетельствовать о якобы глубоко его задевшем обстоятельстве, содержит больше неосторожности, нежели подлинной скорби, поскольку среди иезуитов нет ничего более обычного, чем это учение; в непричастности Общества к указанному учению наш апологет хочет уверить читателя. А для того, чтобы все могли убедиться в справедливости моих слов, было бы неплохо привести здесь историю о. Лами, присланную мне из Лувена, добавив к ней новые высказывания, извлеченные из сочинений Карамуэля[435].
Преподобный отец Лами, принадлежащий к Обществу Иисуса, уроженец Козенцы (Италия), доктор теологии, профессор в иезуитских коллегиях Акилы (Aquila), Неаполя, Граца и Вены, а ныне — канцлер[436] университета в Граце, представил публике и издал в Дуэ (Douai) в 1640 г. Курс схоластической теологии, согласно методе Общества. В трактате о праве и о правосудии он проповедовал (Disp. 36, seel. 7, num. 118) следующее пагубное мнение: «Таким образом, — говорил он, — духовные лица и монахи, соблюдая умеренность оправданной самообороны, могли бы, по крайней мере, защитить честь, происходящую от добродетели и мудрости, прибегая даже к убийству тех, кто стремится ее запятнать. Скажу больше, они оказываются просто обязанными, хотя бы по закону милосердия, защищаться порой подобным образом, как, допустим, в ситуации, когда весь Орден может оказаться опозоренным, утрать они свое доброе имя Из сказанного следует, что духовному лицу или монаху позволяется убить клеветника, который угрожает разглашением опасных преступлений, совершенных либо непосредственно вышеназванными лицами, либо их Орденом, когда нет другого средства помешать этому, или кажется, что нет другого средства, а клеветник уже готов обвинить упомянутых монаха или Орден публично перед уважаемыми лицами».
435
Ср. с рассмотрением этого же вопроса в Шестом сочинении парижских кюре (Pascal В. Lettres iuaites…, p. 308–310).
436
Канцлер в церковном университете отвечал за соблюдение дисциплины и норм католической ортодоксии.