Поистине, отец мой, когда я услышал, что они говорили таким образом до конституции; когда увидел, что затем они приняли ее со всяческим почтением и предложили ее подписать и что г — н Арно заявил обо всем этом в своем Втором письме сильнее, чем я могу передать, я счел грехом сомневаться в их вере. И действительно, люди, до Письма г — на Арно отказывавшие в отпущении друзьям их, затем заявили, что после его откровенного осуждения заблуждений, которые ему приписывали, нет никакого основания отлучать от церкви как его самого, так и его друзей. Но Вы поступили иначе, вследствие чего я стал подозревать Вас в пристрастии. Ибо, думая, что они воспротивятся подписанию конституции, осуждающей пять положений. Вы угрожали принудить их подписать данный документ, когда же стало ясно, что о сопротивлении нет и речи, Вы совершенно перестали затрагивать упомянутую тему. И, несмотря на то, что Вам, по — видимому, следовало бы после всего происшедшего одобрить их поведение, Вы все — таки не прекратили обращаться с ними, как с еретиками, «ибо, — говорили Вы, — сердце их противоречило руке, и они только наружно католики, внутри же — еретики»[327], как Вы сами заявили в Вашем Ответе па некоторые вопросы, стр. 27 и 47.
Каким страшным мне показался такой прием, отец мой! Про кого ведь нельзя сказать того же? И какой раздор можно было бы вызвать под этим предлогом! «Если отказываются верить людям, когда они исповедуют веру, согласно с учением церкви, — говорит святой папа Григорий[328], — то этим подвергают сомнению веру всех католиков» (Registr, кн. 5, Письмо 15). Итак, отец мой, я стал опасаться, что «намерение ваше — сделать этих людей еретиками, хотя бы они и не были таковыми», как говорит тот же папа по поводу такого же спора, происходившего в его время: «Ибо, — говорит он, — отказываться верить тем, кто исповеданием веры свидетельствует о своей принадлежности к истинной вере, значит не противиться расколам, а вызвать раскол: Hoc non est haeresim purgare, sed faceted (Письмо 16). И я в самом деле убедился в действительном отсутствии еретиков в рядах церкви, когда узнал, что г — н Арно и его товарищи совершенно оправдались от всяческих подозрений в ереси, так что Вам уже нельзя было обвинять их в заблуждениях относительно религии и пришлось свести спор с ними только на вопросы фактические, касающиеся Янсения, а последнее уже не могло бьггь предметом ереси. Ибо Вам хотелось заставить их «признать, что осужденные положения находятся у Янсения целиком, слово в слово, в подлинных выражениях», как Вы сами писали: Singulares, individuae, totidem verbis apud Jansenium contentae, в ваших Cavillt[329] (стр. 39).
С той поры ваш спор стал восприниматься мной со все большим безразличием. Пока я думал, что вы спорите об истинности или ложности положений, я вас слушал со вниманием, так как тут дело касалось религии. Но как только убедился, что вы спорите лишь о том, находятся ли они слово в слово у Янсения или нет, то перестал интересоваться вашим спором, ибо религия тут уже не затрагивалась. И нельзя сказать, чтобы Ваши слова не выглядели внешне правдиво. Ибо когда говорят, что такие — то выражения находятся слово в слово у такого — то автора, то этим исключаются всякие сомнения. Посему я и не удивляюсь, что столько людей и во Франции, и в Риме поверили, благодаря столь малоподозрительному выражению, будто Янсений действительно проповедовал данное учение. Вот причина, почему я был немало удивлен, когда узнал, что этот самый фактический пункт, который Вы выставляете столь достоверным и столь важным, оказался ложным, и Вам заявляли о Вашей неспособности указать страницы у Янсения, на которых Вы будто бы нашли осужденные положения слово в слово, а также о том, что Вы никогда не могли их указать.
329