Добрый патер, пораженный такой притчей, не отвечал ничего. Чтобы ободрить его, я кротко заметил:
— Но о чем же вы думали, отец мой, когда давали название довлеющей такой благодати, относительно которой, по вашим же словам, должно веровать как в догмат, что она на самом деле не довлеет?
— Вам легко об этом говорить, — сказал он. — Вы человек свободный и светский, я — монах и принадлежу к обществу. Разве вы не можете взвесить разницу? Мы зависим от настоятелей, они зависят еще от кого — то. Они обещали наши голоса: что ж хотите вы, чтобы я тут поделал? Мы поняли его с полуслова, и это заставило нас вспомнить его собрата, который по подобному же поводу был заточен в Аббевиль.
— Но почему же, — сказал я, — ваше общество обязалось допустить эту благодать?
— А это другой разговор, — ответил он — Все, что я могу вам сказать одним словом, это то, что наш Орден сколько мог поддерживал учение св. Фомы о действенной благодати. С каким жаром воспротивился он появлению учения Молины, сколько он потрудился над утверждением необходимости действенной благодати Иисуса Христа! Разве вы не знаете, что происходило при папах Клименте VIII и Павле V, и как, вследствие того, что первый умер, не успев обнародовать своей буллы, а второму помешали это сделать некоторые дела в Италии, наше оружие так и осталось в Ватикане? Но иезуиты с самого начала ереси Лютера и Кальвина воспользовались тем, что народ был мало просвещен, чтобы отличить их заблуждения от истины учения св. Фомы, и в короткое время с таким успехом распространили повсюду свою доктрину, что оказались властителями верований народов, а мы попали в такое положение, что нас ославят кальвинистами и станут обращаться с нами, как теперь с янсенистами, если мы не умерим истину действенной благодати признанием, по крайней мере кажущимся, благодати довлеющей. Что нам оставалось делать в такой крайности для того, чтобы спасти истину и не лишиться влияния, как не допустить название довлеющей благодати, отрицая, что она такова на деле? Вот как это случилось.
Он сказал это нам так грустно, что мне стало его жалко. Но мой товарищ не сжалился над ним и сказал ему:
— Не обманывайтесь, что вы спасли истину: если бы у нее не было других покровителей, она погибла бы в таких слабых руках. Вы допустили в церковь имя ее врага: это все равно, что допустить самого врага. Имена неотделимы от предметов. Ведь если утвердится только название довлеющая благодать, то вы можете говорить сколько вам угодно, что вы разумеете под этим названием благодать, которая не довлеет, вам этого не позволят. Объяснение ваше будет ненавистно свету, там говорят более искренно о предметах менее важных: иезуиты восторжествуют; установленной будет считаться их благодать, довлеющая на деле:, а не ваша, довлеющая только по имени; из того, что противоречит вашим верованиям, создадут догмат веры.
— Мы скорее потерпим мученичество, чем согласимся на установление довлеющей благодати в смысле иезуитов: св. Фома[77], именем которого мы клянемся, вплоть до самой смерти выступал против этого учения.
Мой друг, который серьезнее меня, сказал ему на это:
— Полноте, отец мой, ваш Орден получил честь, которой он мало дорожит. Он покидает благодать, вверенную ему, благодать, которую никогда с сотворения мира люди не покидали. Эта победоносная благодать, ожидаемая патриархами[78], предсказанная пророками[79], принесенная Иисусом Христом[80], проповеданная св. ап. Павлом[81], объясненная св. Августином[82] величайшим из отцов церкви, признаваемая его последователями[83], подтвержденная св. Бернардом[84], последним из отцов церкви, защищаемая св. Фомою, ангелом школы[85], переданная им вашему Ордену, поддерживаемая столькими из ваших отцов и так достославно защищаемая вашими монахами при папах Клименте и Павле. Эта действенная благодать, врученная вам как бы на хранение для того, чтобы в Ордене, навеки непоколебимом, иметь проповедников, которые возвещали бы ее миру до конца веков, оказывается покинутой вами ради столь недостойных интересов. Настало время, когда другие руки должны вооружиться за ее дело; настало время, когда Бог воздвигает неустрашимых учеников учителю благодати[86], которые, пренебрегая мирскими привязанностями, служат Богу ради Бога. Пусть доминиканцев нет в рядах защитников благодати. но она никогда не останется без защитников, потому что она создает их сама своею всемогущею силою. Она требует сердец чистых и отрешившихся от мира, и она сама очищает и отрешает их от мирских забот, несовместимых с евангельскими истинами. Подумайте об этом, отец мой, и берегитесь, как бы Бог не сдвинул этого светоча с его места и не оставил вас во мраке в наказание за вашу холодность к делу, столь важному для Его церкви.
82
Тема благодати подробно разработана Августином в работах 90–х гг IV в, (см. Исповедь; О различных вопросах к Симплициану).
83
Имеются в виду Проспер Аквитанский (см. прнм 13 к 17–й Провинциалии), а также средневековые последователи Августина, из которых самым крупным был Иоанн Скотт Эрнугена (810–877).