Божена Немцова
Письма к родным и друзьям
1. КАТЕРИНЕ ЛАУЭРМАНОВОЙ[1]
В Домажлицах 17 октября 1845 г.
Дорогая моя!
Немало дней уже прошло с тех пор, как судьба вырвала меня из вашего цветущего круга и закинула далеко, к самому подножию темных гор. Как тоскую я по милой матери Праге! Тоскую по вам, дорогие мои! Тут не с кем и слова сказать. Город грязный, некрасивый; квартира у нас большая, но неудобная. Люди здесь добрые, деятельные, по преимуществу крестьяне и простые горожане. Знати мало, только несколько франтов и франтих, причисляющих себя к сливкам общества. Но оставим их — жаль бумаги! По-немецки говорят мало, редко кто из горожан и понимает немецкий, но в школах так мучают детей немецким языком, что просто удивительно, как у них в головах еще не помутилось. «Дайте нам другие школы!» — вот что должны кричать матери в полный голос, пока они не добьются своего.
Зато местный говор — клад. Этот чешский край в самом центре немецких поселений кажется мне какой-то заколдованной долиной! Все сохранилось в таком виде, как было в Праге пятьдесят лет тому назад, а деревенские живут, как у нас сто лет назад и раньше.
Крестьянские девушки пышут здоровьем! Жаль только, что они совсем забросили свое старинное платье и переоделись наполовину в немецкое. Я не устаю бранить их за это, они же оправдываются: в тех юбках, мол, было холодно. Но ведь прежде никто не замерзал!
А как ваши дела? Вспоминаете ли обо мне? Знаю, что да. Если бы мне случилось разувериться в этом, я бы возопила: «О лживый свет! Повсюду обман и предательство!» — и замкнула бы сердце на десять замков. [...] Прощайте же, моя дорогая, добрая душа!
Преданная вам
Божена Немцова.
2. АНТОНИИ БОГУСЛАВЕ ЧЕЛАКОВСКОЙ[2]
В Домажлицах 14 февраля 1846 г.
Горячий привет мой вам, дорогая моя!
Я уже думала, что вы забыли обо мне, и вдруг получаю ваше такое желанное для меня письмо. Как рада я, что все у вас здоровы! О, если бы только и я могла сказать то же, но, к сожалению, у нас всегда больничная палата! Моя милая Дора[3] лежит с самого приезда: железы у нее то заживают, то опять воспаляются. Как путник, который, блуждая по Сахаре, жадно ищет клочка зелени, жду я, когда растает снег и расцветут цветы, чтобы отправить мое бедное дитя поближе к солнышку — это единственное лекарство. Вдобавок ко всему у нас сырая квартира, а переезжаем мы только через несколько дней. По этой причине болели все дети, на меня сырость тоже плохо действует — мне стало хуже. После рождества я поеду в Прагу посоветоваться с Чейкой[4]. Мучительно, когда ни один день не проходит без болей, а помощи ждать неоткуда! Хорошо еще, что я не предаюсь унынию, иначе давно бы лежала под зеленым холмиком. Да я бы и не испугалась, не будь у меня святых материнских обязанностей. Вы скажете, что у меня есть и другие обязанности, не так ли? Ну что ж, наша липа, слава богу, зеленеет[5], она в полном цвету, и не заметят, если упадет один лист. Храни господь ее цвет от всяческих напастей! Верьте, мне очень и очень жаль, что вам и вашему супругу пришлось жить вдалеке от родины и вы не можете своими глазами видеть, как день ото дня все становится лучше.
Я живу в Чехии, недалеко от нашей матери Праги, но мне здесь грустно. Народ отсталый — даже страшно делается. Они говорят по-чешски, потому что не знают немецкого, а о большем образовании, о национальном чувстве и понятия не имеют. Что же тогда говорить о крестьянах? В одной деревне в роли учителя — каменщик, в другой — столяр, а то и вовсе человек, который не умеет ни читать, ни писать как следует, а для того, чтобы научить детей писать, просит кого-нибудь сделать ему образец. Вы только подумайте, к чему это ведет! Кровавыми слезами надо плакать над несчастными. Один ангел божий бдит над ними и не дает совсем пропасть. Но сколько погибнет талантов, сколько умов не разовьется, пока придут к ним истинные знания! Крестьяне это чувствуют, они бы и рады учиться, но что поделаешь, если им не посылают мессию! Редко кто знает что-нибудь из истории или же прочитал за всю жизнь хотя бы одну книгу: только теперь стали ходить к нам из тех деревень, где уже знают меня, берут книги и читают их на посиделках. Крестьяне неизменно доставляют мне радость. Особенно приятно бывает, когда крестьянка подаст мне свою мозолистую руку и спросит ласково: «Как вы себя чувствуете, пани? Почему так долго не приходили к нам?».
Истинным злом для здешних деревень являются проклятые иезуиты. Двое из так называемого «братства» орудуют поблизости. Вот шельмы! Вам даже трудно себе представить, как дурачат они несчастных крестьян, как разоряют их, те уж совсем облик человеческий потеряли. Думать даже тяжело, не то что писать. И ведь никто пальцем не посмеет тронуть этого стоглавого дракона!
1
Лауэрманова Катерина — дочь знаменитого чешского филолога Йозефа Юнгмана. Принадлежала к пражскому кругу патриотов — «властенцев».