Наши семейные дела обстоят так же, как и всегда. Немец в Здицах, но платят ему нерегулярно и мало, он не может мне ничего выделить, а пенсии ему все еще не дали. Помощи нам нет ниоткуда ни гроша. Одно мое перо должно обо всем позаботиться!
[...] Сказок моих, дружище, у Поспишиля до сих пор еще нет, и я сама жду их. Мне подарили прекрасную лампу с белым стеклом, она небольшая, но элегантная. Вечером, когда я сижу в натопленной комнате, приятно светит лампа, чашка чая под рукой, тогда и возникают перед моим мысленным взором такие приятные картины: то красивая девушка-крестьянка, то какой-нибудь деревенский «дядюшка», а там и храбрые парни, и зачарованные княгини, драконы, крылатые кони. Но когда пробьет двенадцать часов, час, два часа, я гашу свою лампу, забираюсь в постель, и тут мне прямо в глаза светит с неба огромная серебряная лампа; я зажмуриваюсь и часто, уже сонная, думаю: «Угасай же!».
(Без подписи.)
14. ЙОЗЕФУ КОЛИСКО[39]
14 января 1860 г.
Многоуважаемый господин учитель!
Посылаю при сем несколько книг; часть из них, а именно «Стихотворения» Ружичковой, «Горную деревню», «Букет стихотворений», «Чешские народные сказки», «Стихи для декламации», «Подарок прилежным детям» и «Бенжамена Франклина», вручил мне один благородный человек, патриот, для наших школьников, доверив самой отдать, куда и кому захочется. Пользуясь этим, я посылаю книги моим юным землякам, в ту школу, куда я и сама ходила, и выражаю желание, господин учитель, чтобы «Стихотворения» Ружичковой и «Горную деревню» вы поделили между двумя лучшими ученицами старшего класса, «Букет» и «Сказки» отдали бы двум самым прилежным ученицам младшего, а «Подарок прилежным детям», «Стихи для декламации» и «Франклина» — троим лучшим мальчикам из вашей школы. Вы, господин учитель, лучше всех знаете, кто из ваших учеников чего заслуживает, поэтому нет нужды еще что-то советовать, и я прошу только сообщить мне имена этих учеников и учениц. Остальные книги мои, я посылаю их для школьной библиотеки, — может быть, они кому понадобятся. Позже соберу еще, и я уже сказала Ржезачу, чтобы он послал вам что-нибудь. Он говорит, что вы ему давно не писали.
«Бабушку» и «Горную деревню», что я обещала для вашей библиотеки, пока не посылаю. Дело в том, что с начала марта будет выходить собрание моих сочинений, частью новых, еще не публиковавшихся, частью тех, что уже печатались, только теперь в исправленном виде. Я распределила их пока на восемь томов, по десять печатных листов в каждом, при большем формате, чем у нас до сих пор выходила беллетристика. Издавать их будут в Литомышли; издатель — местный предприниматель и книготорговец А. Аугуста, недавно унаследовавший дело от старого Туречека. Человек он еще молодой, энергичный, состоятельный, к тому же пламенный патриот. Теперь он будет издавать только чешские книги и поэтому обратился ко мне с просьбой, чтобы я поручила ему издание моих сочинений. Я, конечно, согласилась, потому что он издатель солидный. При первом томе будет мой портрет. Я думаю впоследствии послать вам экземпляр этого собрания. Оно будет очень хорошим. Кроме того, я намереваюсь выпускать у Аугусты циклы славянских сказок: сербскими начну и чешскими закончу. Это будет второе издание словацких и третье чешских сказок, так как первых изданий тех и других уже нигде не достать. Они выйдут в том же формате, что и собрание сочинений, но независимо от него.
Из газет вы, конечно, знаете, что предполагалось издавать чешскую политическую газету, однако разрешения мы не получили. Профессор Зеленый, издатель, ездил сам в Вену, ему сказали, что возражений не предвидится, а когда он подал прошение, получил отказ. Обещания этих господ ломаного гроша не стоят! Предпоследний номер «Посла из Праги» тоже запрещен из-за упоминания о Гавличке. Бедняга Беляк не раз уже платил штраф, просто беда ему с этим журналом, хоть он и очень хорош. Запрещен и последний номер «Юмористических писем». Там была остроумная сказка о том, как две стаи птиц воюют друг с другом — одни выигрывают, а другие проигрывают. Короче говоря, это сатира на итальянскую войну, и притом такая удачная, что читатели поняли, кто те, а кто другие, и убедились в глупости наших генералов. У редактора будут большие неприятности, жаль, если газету запретят. Сейчас она прекрасно издается, стала намного лучше, чем была прежде. Недавно он уже получил выговор: в газете было нечто о немецких мышах, и это истолковали как Aufreizung der Nationalitäten![40] Ну, а шиллеровские торжества по приказу правительства разве не были Aufreizung?