С уважением
остаюсь ваша слуга
Божена Немцова.
5. КАТЕРИНЕ ЛАУЭРМАНОВОЙ
8 ноября 1849 г.
Дорогая, любимая подруга моя!
[...] Как ты себя чувствуешь? Надеюсь, здорова, и поверь мне — это прекрасно! Ведь только тогда ценишь здоровье — этот дар природы, когда досаждает нездоровье. С тех пор как я вернулась из Праги, у меня беспрерывно боли в желудке, они становятся тем сильнее, чем большую досаду вызывают. К тому же здесь холера, умерло уже больше тридцати человек. Что касается меня лично, то я ничего не боюсь, однако тревожусь за семью. Скорее бы уже наступила сухая погода — она покончит с эпидемией. Умирали чаще всего бедняки, как говорят состоятельные горожане — «всякий сброд». Это и неудивительно: у несчастных нет ни теплой одежды, ни сытной пищи, помещения у них холодные, сырые, скорее звериные логова, нежели человеческое жилье. А сколько здесь богатых людей, которые тратят деньги на всякие излишества — лакомства, вина, на наряды и предметы роскоши, проигрывают в карты. И столько рядом несчастных бедняков! Тебе, Катинка, не доводилось наблюдать людское горе так близко, как мне, и поверь — это печальное зрелище. Сердце всякого человеколюбца сжимается от жалости при одной только мысли об этом. Когда я надеваю дорогое платье, когда ложусь в мягкую постель, когда развлекаюсь, мне всякий раз кажется, что я грешу против ближнего, и я думаю, что могла бы удовлетвориться лишь самым необходимым, а все остальное отдать страждущим братьям.
Но мы люди слабые, эгоисты! Когда я смотрю, нет ли у меня чего лишнего, мне начинает казаться, что и я тоже неимущая, что у меня самой не хватает многого, а если и есть что, так только самое необходимое. Но ведь у бедняков часто нет и пятидесятой доли того, чем располагаю я, а они должны существовать. Намерения у меня добрые, однако недостает смелости сказать мужу и детям: «Удовлетворимся малым, дадим тем, у кого меньше, чем у нас, или тем, у кого вообще ничего нет». Ведь привычки играют большую роль, не правда ли? Мы посчитали бы себя совсем несчастными, если бы пришлось оторвать от себя лишний кусок, который мы привыкли съедать, если бы стали носить более грубую одежду и отказывать себе во всех удовольствиях. Но пусть бы я даже сумела ограничить себя во всем, так будет ли еще какой прок? Ведь всего этого хватит только одному человеку, и то на время; существенную помощь может оказать только все общество. Пусть дадут бедным людям постоянную работу и такое справедливое вознаграждение, чтобы каждый мог прилично существовать, заработав на жизнь своим трудом, пусть дадут разумно устроенные школы, чтобы все могли получить образование, — тогда и будет оказана помощь телу и душе. Но хоть умри, а того, что желаем мы, никогда не случится. Можно было бы воскликнуть: да будет свет! Однако ж не говорим.
[...] Поцелуй своего прелестного мальчугана, будь здорова и помни
Божену Немцову.
6. ЖОФИИ РОТТОВОЙ[17]
3 октября 1852 г.
Любимая сестра моя!
Представь, как бы ты обрадовалась, если бы тебе зимой принесли букет благоухающих роз! Так милы мне твои письма. [...] Последнее мое письмо было какое-то путаное. Я писала, что странствую, а не о том, где была и что видела. Все это я оставила для дневника, но и в нем ты не найдешь последовательного рассказа о поездке в Словакию, хоть я и много пишу об этом. Видишь ли, дорогая моя, когда я начинаю что-либо описывать, то не знаю, где остановиться, потому что мне хочется разделить с моими читателями каждое приятное мгновение, а рассказать устно об этом все как-то не удается, да и подробности забываю. Может быть, вам мои зарисовки хоть сколько-нибудь понравятся, эта мысль и побуждает меня писать. А что, они и в самом деле понравились Душану?[18]
Близок час нашей встречи — мы сможем многое рассказать друг другу. Мне хотелось бы услышать, что ты прочитала за это время. Конечно, я верю, что Санд тебе все больше и больше нравится, эта женщина и мой идеал. Как я жалею, что не могу читать ее сочинения в оригинале, ради одного этого хотела бы я изучить французский язык. Надеюсь, ты передашь мне содержание ее путевых заметок; а нет ли их на немецком? Как тебе может нравиться что-нибудь, кроме нее? Когда я читаю что-либо из ее вещей, то совершенно теряю интерес ко всему остальному, а это, конечно, мешает справедливо судить о всякой другой, может быть, и хорошей книге.
17
Роттова Жофия — впоследствии видная писательница София Подлипская. Ее старшая сестра Йоганна известна как писательница Каролина Светлая (1830—1899).