В конце затянувшейся прогулки председатель колхоза предложил мне посетить главную контору, чтобы немного отдохнуть. Я осмотрел помещения главной конторы, посетил канцелярии, в которых совершается делопроизводство этого большого сельскохозяйственного организма, познакомился со служащими, там работающими, и мне пришло в голову, что эти канцелярии, бухгалтерии и люди, в них работающие, своим внешним видом ничем не отличаются от городских канцелярий и служащих различных предприятий, работающих в городе.
Затем меня пригласили зайти в комнату, где происходят собрания правления колхоза. Там стоял длинный стол, на котором нам приготовили закусить теми продуктами, которые производят в колхозе. И мы вкусили всевозможные кушанья — белый хлеб, булочки, пирожки, свежее сливочное масло с колхозной фермы, яйца — от птицеводческой, овощной салат из овощей, произрастающих на здешнем огороде. Всего было много, все было вкусное, свежее, хорошего качества, а всю эту аппетитную деревенскую еду мы запили чаем у самовара, который нам напоминал, где мы находимся, в какой стране, потому что обстановка этой большой комнаты и сервировка стола, а также красивые обои на стенах, кружевные занавески на окнах, люстра под потолком— все это напоминало не столько старинную великорусскую деревню, сколько столовую в каком-нибудь курортном городе.
Но самое интересное ожидало меня впереди. Когда мы отдохнули за столом после длительных прогулок по колхозу, председатель предложил нам войти в любую избу и посмотреть своими глазами, как живут теперь колхозники. Я воспользовался этим предложением и вошел в одну из изб на главной улице.
Я уселся на диване в большой горнице, которая выходила двумя окнами на улицу. Оглядывал обстановку. Мебель, конечно, мертвая вещь, но как она иногда умеет выразительно сказать свое слово.
Прежде всего стало ясно, что поэтическая «лучинушка», о которой часто упоминается в народных песнях, равно как сменившие ее керосинки, отжили свой век. Избы, хозяйственные постройки, словом, все здания в колхозе освещаются электричеством. А в этой комнате, где мы находились, к потолку была привешена красивая люстра. А сам потолок? Он бревенчатый, закоптелый? Нет, он белый, гладкий, а к тому же украшен чем-то вроде лепного узора, скромного, но приятного рисунка. Комнату украшал и телевизор.
Диван был пружинный, сидеть было удобно. Печь стояла почти посередине комнаты в виде колонки, доходившей до потолка, что, между прочим, очень разумно в смысле отопления. За печью была спальня хозяев. Там стояли две широкие пружинные кровати с никелированными спинками. Белоснежные покрывала и кружевные накидушки. На стене — за постелями — большой красивый плюшевый ковер.
Я бегло осмотрел все это. Но моя спутница проявила большое внимание, наблюдательность и интерес. Ее привлек высокий буфет с посудой и большое зеркало-трюмо. И еще было зеркало трехстворчатое — трельяж. Между прочим, я тоже посмотрелся в это зеркало. Эти зеркала хорошие, отличной шлифовки, прямые, честные зеркала. Они сказали мне правду о том, что я уже не старик, а старец. Но я подумал не об этом, а о том, что рядом с честными зеркалами бывают и кривые зеркала, которые искажают действительность, и что таковых особенно много в политике.
Моя спутница обратила внимание, что стол покрыт вышитой скатертью и что на ней изящная фарфоровая пепельница с золотым рисунком. Она взяла ее в руки, чтобы рассмотреть поближе.
— Это из Ленинграда, — тихонько сказала хозяйка дома. — Я там ее купила.
На пепельнице было выпуклое изображение одного из четырех коней, стоящих на Аничковом мосту, известная скульптура Клодта. Они — моя спутница и хозяйка— стали говорить между собой. Это была молодая женщина с типично русским лицом, миловидная блондинка. Одета она была со вкусом, по-городски. В ней невозможно было угадать крестьянку небольшой великорусской деревни, если бы я познакомился с нею где-нибудь в городе. Манеры, мимика, одежда говорили за то, что это культурная женщина. Но она была все же самая настоящая крестьянка, родилась в этой деревне и дочь крестьянина. Она кончила тут школу и после школы уехала в город продолжать образование в институте. Она хотела быть учительницей в родном селе, в той самой школе, где училась. Но этому помешала болезнь голосовых связок. Преподавать она не смогла, но все же вернулась в родной колхоз, получила там работу в канцелярии правления. Ее муж тоже крестьянин этой деревни, потерял ногу на войне. Работать в поле он больше не мог и работает теперь на электрической пиле. Хорошо зарабатывает и получает инвалидную пенсию. У них дочь, молодая девушка, кончающая сельскую школу. Живут в своем доме. Ничего, все у них пока благополучно.