Враждебное отношение некоторой части русской эмиграции к своей Родине является одной из сил, повышающей международную озлобленность. Желанием хоть чем-то смягчить эту опасную психику вызвано настоящее обращение к эмиграции.
Если Вы разделяете эти взгляды, то, быть может, исполните мою просьбу, за что буду Вам признателен.
С совершенным уважением — В. ШУЛЬГИН.
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО К РУССКИМ ЭМИГРАНТАМ
Прежде всего я должен сказать несколько слов о себе самом. Это обращение могут прочесть и лица, которые обо мне ничего не знают. Без такого личного предисловия им будет затруднительно понимать, почему и отчего я к ним обращаюсь и что хочу выразить.
Вместе с тем я смею думать, что мои мысли имеют некоторый общественный интерес. Если бы я думал иначе, то не взялся бы за перо после почти 25-летнего молчания.
Сейчас мне 82 года, и это значит, что в течение 60 лет я был сознательным свидетелем великих событий нашей эпохи. Но не только свидетелем, а в некоторой степени и участником в политической жизни России, принимая во внимание, что в 1907 году я был избран в Российский парламент, иначе сказать, в Государственную думу, членом которой состоял до 1917 года включительно.
Государственной думе предшествовала война с Японией. Я разделял мнение той части общественности, которая была против наших «дальневосточных авантюр». Но когда война все же разразилась, мы стали энергично бороться с теми, кто в поражении России видел залог либеральных реформ. Это направление называло себя «Освободительным движением». В борьбе с самодержавием оно объединилось с революционными течениями, требовавшими не конституции, а свержения монархии вообще. На развалинах последней предполагалось построить социалистическое государство.
Открытая революция разразилась в 1905 году. Крутыми мерами правительство подавило восстание. Затем пришел к власти новый премьер — Столыпин, которого в Государственной думе я убежденно поддерживал, оставшись его почитателем и после его смерти.
В течение войны 1914–1918 годов в Государственной думе произошли значительные сдвиги. Перед лицом врага ожесточенные политические противники, т. е. кадеты и более правые группировки, заключили перемирие «во имя победы». Образовался так называемый «прогрессивный блок» из шести фракций. По вопросу о назначении министров «с согласия Государственной думы» у последней произошел конфликт с короной. Это столкновение кончилось Февральской революцией 1917 года.
Фракция, к которой я принадлежал, вошла в состав «прогрессивного блока», и судьбе было угодно, чтобы именно я принял отречение от престола императора Николая II 2 марта 1917 года. А на следующий день я присутствовал при отказе принять престол со стороны брата отрекшегося государя, великого князя Михаила Александровича. Последнего я только что, т. е. утром этого дня, провозгласил новым императором под именем Михаила II.
Так было, хотя я принадлежал к числу тех монархистов, что глубоко сочувствовали Николаю II, понимая безысходную трагичность его положения (обстоятельства отречения двух императоров описаны мною в книге «Дни»).
Затем наступила эпоха Временного правительства, обычно называемого правительством Керенского. Последнего мы поддерживали. Нашу тогдашнюю психику ярко выразил Родзянко, председатель Государственной думы, в формуле РСРС:
— Рубашку снимите, Россию спасите!
Менее красочно, но то же самое, сказал и я на одном собрании членов Государственной думы. В данном случае я обратился к социалистам с такими словами:
— Мы предпочитаем быть нищими, но нищими в своей стране. Если вы можете нам сохранить эту страну и спасти ее, раздевайте нас, мы об этом плакать не будем.
Я упоминаю об этом потому, что на это выступление отозвался Ленин в газете «Правда» 19 мая 1917 года в таких словах: «Не запугивайте, г. Шульгин! Даже когда мы будем у власти, мы вас не «разденем», а обеспечим вам хорошую одежду и хорошую пищу, на условии работы, вполне вам подсильной и привычной!»
Ленин не досказал, но из его слов в газете «Правда» я с очевидностью понял нижеследующее. Надо бы продолжить фразу Ленина так: «Мы вас не разденем, а обеспечим вам хорошую одежду и хорошую пищу на условии работы, вполне вам посильной и привычной в том случае, если вы будете работать с нами, или по крайней мере будете лояльны по отношению к Советской власти». Но мы объявили Ленину войну.
Наступила Октябрьская революция. На нее, как сказано выше, мы ответили, взявшись за оружие. Мы— это казаки, восставшие почти поголовно; часть офицеров, с которых сорвали погоны, и часть интеллигенции, не стерпевшей позора Брестского мира, по которому Германии был отдан весь юг России. Но если бы до нас своевременно дошло, что Ленин, подписавший этот мир от лица России, сам назвал его «гнусным» и «архитяжким», если бы мы достаточно поняли значение таких определений, то, может быть, гражданская война получила бы некое иное обоснование.