— Ладно уж, — уступил он, его слова звучали добродушно, без раздражения.
Вместе они спустились вниз, зажгли свет и Роб провел ее через кухню и комнату со стиральной машиной к двери, которая, как раньше считала Линдси, вела просто в чулан.
Внутри оказался верстак с большими пилами и массой других инструментов. Все было покрыто пылью, вокруг валялись стружки и опилки, и пахло там свежим деревом, как от Роба.
— Я сейчас делаю скамейку, — сказал он, показывая наполовину законченный предмет. — Хотел поставить ее у проката, на причале.
— Ой, какая прелесть! — восхитилась она совершенно искренне.
Действительно, скамейка была гораздо интереснее, чем все то, что можно купить в магазине, и напомнила ей музыкальный центр, который он сделал для гостиной.
— А вот здесь, — продолжил он, беря детали, украшенные тонкой резьбой, — я начал делать дачное кресло для задней веранды.
Линдси кивнула и осмотрелась. И сердце у нее больно сжалось, когда ее взгляд упал на вещи, сваленные в дальнем углу. Лошадка-качалка. Несколько кукольных домиков. И маленькая шкатулка в форме сердца.
Господи! Он возил эти вещи с собой с тех пор, как вышел из тюрьмы, — всюду, куда бы ни переезжал!
Она тут же прошла через комнату и взяла шкатулку.
— Ты о ней писал. Какая красота! — сказала она, любуясь резьбой, которой была украшена крышка.
— Она тебе нравится? Возьми себе.
Она посмотрела на него и ответила — тихо и очень серьезно:
— Нет. Это шкатулка Джины.
— Она ее никогда не увидит.
Линдси вызывающе вскинула голову:
— Тогда почему ты все это хранишь?
Он опустил глаза.
— Не знаю. Это неважно. Но было бы разумнее к чему-то ее приспособить. Она лежит тут и покрывается пылью и паутиной.
Шкатулка действительно была пыльная — и она отлично смотрелась бы на каминной полке или туалетном столике, но Линдси все равно сказала:
— Я оставлю ее здесь. На тот случай, если у тебя вдруг появится возможность отдать это ей.
— Такого не будет, Эбби. Но — ладно.
Поставив шкатулку обратно, Линдси снова вернулась к Робу и обняла его за шею.
— Спасибо, что ты мне это показал, — прошептала она и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в губы.
Как всегда, этот поцелуй разлился по всему ее телу медленно и опьяняюще.
— Спасибо тебе, моя хорошая. За то, что тебе не все равно, — прошептал он ей на ухо, как будто эти слова были еще одной тайной, которую следовало бережно хранить.
Следующие дни были заполнены моментами невероятного умиротворения, которые перемежались более волнующими и бурными.
Как и было обещано, в уик-энд в городе появились первые туристы, и прокат каноэ начал работать. Даже кое-кто из местных жителей пришел покататься по озеру: возможно, их привлек вид каноэ, усеивающих поверхность воды. Хотя с работой вполне мог справиться один человек, Линдси работала на кассе и продавала закуски (конечно, облачившись в юбку-шорты и кеды), а Роб усаживал клиентов в лодки, инструктировал их и помогал им выбраться на берег по возвращении.
И хотя Линдси оставила за собой номер в гостинице, она не ночевала там… уже довольно давно. Теперь все ее ночи проходили в объятиях Роба. Они не говорили о своих отношениях: какие у них перспективы, что они означают. Но Линдси это не тревожило. Ей нравилось то, что у них было. И она надеялась, что это останется надолго, но, зная Роба, она не склонна была заставлять его обсуждать эти вопросы. Она держала свои признания в любви при себе и радовалась всему, что между ними было, начиная с постели и кончая разговорами, прогулками по берегу или игрой с Кингом во дворе.
А теперь был вечер понедельника, и хотя весь уик-энд был на диво ясным и солнечным, днем начался дождь — и так и не перестал. Почти весь день Линдси провела в гостинице у себя в номере: сделала запись в блоге, поговорила по телефону с родными, обменялась электронными письмами с издателем, пообещав, что подумает о том, чтобы в ближайшее время возобновить свою колонку. А еще она смотрела в окно на мелкий дождик, много думала — и заметила, что озеро красиво выглядит даже в такой облачный и дождливый день.
Когда настал вечер, она надела стильный плащ малинового цвета, захватила зонтик — и отправилась к Бобу за пиццей, которую отнесла к Робу вместе с сумкой вещей на ночь, которую тоже привыкла с собой туда брать.
— Кто бы сомневался, — сказал он, открыв дверь, как только она поднялась на крыльцо, — в том, что зонтик у тебя тоже будет с леопардовым рисунком!
Она вручила ему пиццу, шаловливо потрясла зонтом, а потом пристроила его сушиться на крытой веранде.
— Только не говори, что тебя возбуждает даже мой зонтик, Коултер! — поддразнила она его.
— Придется признать, что более сексапильного зонта я в жизни не видел.
— Постарайся подождать, пока мы не съедим пиццу, — потребовала она, скидывая плащ, а потом с улыбкой подалась к нему. — От тебя приятно пахнет. Был в мастерской?
— Сознаюсь, что был, — ответил он, пристраивая пиццу на журнальный столик. — Я провел там весь день: сегодня слишком дождливо, чтобы работать на улице. Я жду, пока у Стива просохнет штукатурка, так что на этой неделе начинаю заниматься сараем для Стэнли Боббинса. Но сегодня я мало что сделал.
— Мне, конечно, жаль, что тебе не удалось поработать, но мне нравится, когда ты так пахнешь, — сказала она, доказав свою честность поцелуем.
Они уселись на диван, чтобы есть пиццу под аккомпанемент негромкой музыки — «Краудед хаус» исполнял «Всё понятно».
Чуть помолчав, Линдси сказала:
— Я сегодня много думала.
Он изобразил на лице испуг:
— Вот как?
Она возмущенно вскинула голову и потянулась за новым куском пиццы.
— Я думала о себе, а не о тебе, — пояснила она.
— Это все равно страшно, но все-таки спрошу: что ты надумала?
Она набрала в грудь побольше воздуха для храбрости.
— Помнишь, я говорила тебе, что в Чикаго так получилось, что я начала жить жизнью Гаррета, позволила ему переделывать меня так, как ему хотелось, пока он не понял, что даже это его все-таки не устраивает.
Роб кивнул — и она продолжила:
— Сегодня я говорила об этом с мамой, и оказалось, что мои родители это заметили и очень обрадовались, когда мы расстались. Когда я сначала решила сюда ехать, они весьма поспешно принялись помогать мне со сборами. Я думала, дело было в том, что маме хотелось вернуть прокат семье, но сегодня она призналась, что на самом деле причина была другая. Им просто казалось, что мне надо жить более простой жизнью. Они решили, что мне надо попасть в теплую и приветливую обстановку — и они знали, что в городе меня хорошо примут ради Милли. А еще она призналась, что незадолго до смерти тетя Милли ей написала: рассказала про рак и еще сообщила, что нашла человека — тебя, — которому хочет оставить свой дом и дело. Так что хотя они не стали отговаривать меня от покупки проката, они знали, что, скорее всего, этого не произойдет.
— Ого! — только и сказал Роб.
Похоже, это удивило его почти так же сильно, как и ее. Но это было не главным в ее размышлениях, так что она заговорила снова:
— И я поняла сегодня, что с мистером Сообразительным Мойщиком Окон мне просто крупно повезло. Потому что без него я бы так и не нашла себя… ту себя, которую я отыскала здесь.
Повернувшись к ней, Роб медленно улыбнулся:
— Вот это откровение, Эбби!
— И еще одно, — добавила она и ради этого даже отложила недоеденный кусок пиццы. — Когда я сюда приехала, я была твердо намерена добиться своего, чего бы это ни стоило. Но когда я оглядываюсь на свое намерение любыми способами отнять у тебя прокат, то вижу, что это… очень по-гарретовски. И я помню, что уже говорила это, но повторю: я никогда не возьму у тебя того, чего ты сам не захочешь мне отдать. И теперь я ни за что не стану пытаться забрать у тебя лодочную станцию.
Тут Роб тоже поставил тарелку на стол и, придвинувшись к Линдси, крепко ее обнял.
— Вот и хорошо, — нежно сказал он, целуя ее в лоб, — потому, что я никогда бы ее тебе не отдал.