Письма к жене

Впервые: ВЕ, 1878, январь, с. 25—26. Акад., XIV, № 716.

20. 22 сентября 1832 г. Москва

Четверг. Не сердись, жёнка; дай слово сказать. Я приехал в Москву, вчера в середу.[83] Велосифер, по-русски Поспешный дилижанс, несмотря на плеоназм, поспешал как черепаха, а иногда даже как рак. В сутки случилось мне сделать три станции. Лошади расковывались и неслыханная вещь! их подковывали на дороге. 10 лет езжу я по большим дорогам, отроду не видывал ничего подобного. Насилу дотащился в Москву, <---------> дождём и встревоженную приездом двора. Теперь послушай, с кем я путешествовал, с кем провёл я 5 дней и 5 ночей. То-то будет мне гонка! с пятью немецкими актрисами, в жёлтых кацавейках и в чёрных вуалях. Каково? Ей богу, душа моя, не я с ними кокетничал, они со мною амурились в надежде на лишний билет. Но я отговаривался незнанием немецкого языка, и как маленькой Иосиф[84] вышел чист от искушения. Приехав в Москву, поскакал отыскивать Нащокина, нашёл его по-прежнему озабоченным домашними обстоятельствами, но уже спокойнее в сношениях со своею Сарою.[85] Он кокю, и видит, что это состояние приятное и независимое. Он ездил со мною в баню,[86] обедал у меня. Завёз меня к кн.<ягине> Вяз.<емской>, княгиня завезла меня во Фр.<анцузский> театр,[87] где я чуть было не заснул от скуки и усталости. Приехал к Оберу[88] и заснул в 10 часов вечера. Вот тебе весь мой день; писать не было мне ни времени, ни возможности физической. Государь здесь со 20-го числа, и сегодня едет к Вам, так что с Бенкендорфом не успею увидеться, хоть было бы и нужно.[89] Великая княгиня была очень больна, вчера было ей легче, но двор ещё беспокоен и государь не принял ни одного праздника. Видел Чадаева в театре, он звал меня с собою повсюду, но я дремал. Дела мои, кажется, скоро могут кончиться,[90] а я, мой ангел, не мешкая ни минуты поскачу в П.<етер> Б.<ург>. Не можешь вообразить, какая тоска без тебя. Я же всё беспокоюсь, на кого покинул я тебя! на Петра, сонного пьяницу, который спит, не проспится, ибо он и пьяница и дурак; на Ирину Кузьминичну, которая с тобою воюет; на Ненилу Ануфриевну, которая тебя грабит. А Маша-то? что её золотуха и что Спасский? Ах, жёнка душа! что с тобою будет? Прощай, пиши.

Адрес: М. г. Натальи Николаевне Пушкиной.

В С. Петербурге на Фурштатской в доме Алымова.

Комментарий

Автограф: ИРЛИ, № 1461.

Почтовые штемпеля: «Москва 1832 сентябр. 22» и «Получено 1832 сен. 25 вечер».

Впервые: ВЕ, 1878, январь, с. 26—27. Акад., XV, № 769.

Датируется на основании почтового штемпеля и пометы Пушкина: «Четверг».

21. 25 сентября 1832 г. Москва

Какая ты умнинькая, какая ты миленькая! какое длинное письмо! как оно дельно! благодарствуй, жёнка. Продолжай, как начала, и я век за тебя буду бога молить. Заключай с поваром какие хочешь условия,[91] только бы не был я принуждён, отобедав дома, ужинать в клобе.[92] Каретник мой плут; взял с меня за починку 500 руб., а в один месяц карета моя хоть брось. Это мне наука: не иметь дела с полуталантами. Фрибелиус или Иохим[93] взяли бы с меня 100 р. [лу] лишних, но за то не надули бы меня. Ради бога, Машу не пачкай ни сливками, ни мазью. Я твоей Уткиной плохо верю. Кстати: смотри, не брюхата ли ты, а в таком случае береги себя на первых порах. Верьхом не езди, а кокетничай как-нибудь иначе. Здесь о тебе все отзываются очень благосклонно. Твой Давыдов, говорят, женится на дурнушке. Вчера рассказали мне анекдот, который тебе сообщаю. В 1831 году, февр.<аля> 18 была свадьба на Никитской в приходе вознесения. Во время церемонии двое молодых людей разговаривали между собою. Один из них нежно утешал другого, несчастного любовника венчаемой девицы. А несчастный любовник, с воздыханием и слезами, надеялся со временем забыть безумную страсть etc. etc. etc. Княжны Вяз.<емские> слышали весь разговор и думают, что несчастный любовник был Давыдов. А я так думаю, Петушков или Буянов или паче Сорохтин. Ты как? не правда ли, интересный анекдот?[94] Твоё намерение съездить к Плетнёву похвально, но соберёшься ли ты? съезди, жёнка, спасибо скажу. Что люди наши? каково с ними ладишь? Вчера был я у Вяземской, у ней отправлялся обоз и я было с ним отправил к тебе письмо, но письмо забыли, а я его тебе препровождаю, чтоб не пропала ни строка пера моего для тебя и для потомства. Нащокин мил до чрезвычайности. У него проявились два новые лица в числе челядинцев. Актёр, игравший вторых любовников, ныне разбитый параличем и совершенно одуревший, и монах, перекрест из жидов, обвешенный веригами, представляющий нам в лицах жидовскую синагогу и рассказывающий нам соблазнительные анекдоты о московских монашинках. Нащокин говорит ему: ходи ко мне всякой день обедать и ужинать, волочись за моею девичьей, но только не сводничай Окулову.[95] Каков отшельник? он смешит меня до упаду, но не понимаю, как можно жить, окружённым такою сволочью. Букли я отослал к Малиновским, они велели звать меня на вечер, но вероятно не поеду. Дела мои принимают вид хороший. Завтра начну хлопотать, и если через неделю не кончу, то оставлю всё на попечение Нащокину, а сам отправлюсь к тебе — мой ангел, милая моя жёнка. Покамест прощай, Христос с тобою и с Машей. Видишь ли ты Катерину Ивановну? сердечно ей кланяюсь, и цалую ручку ей и тебе, мой ангел.

83

Пушкин приехал в Москву 21 сентября и пробыл там до 10 октября. О дне отъезда его писал П. В. Киреевский Н. М. Языкову: «Пушкин был недели две в Москве и третьего дня уехал» (ИВ, 1883, № 12, с. 535). Полицейские донесения сообщают неверные даты — 10 и 16 октября (см.: КА, 1929, кн. 37, с. 243; ср.: РА, 1876, кн. 2, с. 236—237).

84

Библейский герой, которого пыталась соблазнить Пантифрея, жена одного из приближённых фараона.

85

Сара — сожительница Нащокина, цыганка Ольга Андреевна. Пушкин сравнивает её с библейской героиней, намекая на её попытки помешать браку Нащокина и В. А. Нарской.

86

Ср. в воспоминаниях В. А. Нащокиной: «Поэт очень любил московские бани, и всякий свой приезд в Москву они вдвоём с Павлом Войновичем брали большой номер с двумя полками и подолгу парились в нём. Они, как объясняли потом, лёжа там, предавались самой задушевной беседе, в полной уверенности, что уж там их никто не подслушает» (П. в воспоминаниях, т. 2, с. 204).

87

В этот день в Малом театре давали абонементный спектакль. Шли три водевиля: «Le philtre champenois» («Шампанский любовный напиток»), «Une heure de prison» («Час тюремного заключения») и «Verter» («Вертер») (см.: Пушкин в Москве. М., 1930, с. 81). Спектакль начинался в 6 часов 30 минут вечера.

88

Речь идёт о гостинице «Англия», которая помещалась в доме Л. Н. Обера в Глинищевском переулке (см.: Чулков Н. П. Пушкин-москвич. — В кн.: Пушкин в Москве. М., 1930, с. 65).

89

Пушкин, по-видимому, собирался говорить с Бенкендорфом по поводу затеваемого издания газеты. Собираясь в Москву, он намеревался обсудить её программу с московскими литераторами (см. его письмо к М. П. Погодину от первой половины сентября 1832 г.: Акад., XV, № 768). Об издании газеты Пушкин начал хлопотать в мае-июне 1831 г. (см. черновой вариант его записки к Бенкендорфу от 19 июля — 10 августа 1830 г.: Акад., XIV, Деловые бумаги, № 7; и беловой текст — от 27 мая 1832 г.: Акад., XV, № 10). Предварительное разрешение было получено в устной беседе с Бенкендорфом в конце мая — начале июня 1832 г. В письме к И. В. Киреевскому от 11 июня 1832 г. Пушкин сообщал, что ему «разрешили на днях политическую и литературную газету» (Акад., XV, № 764) и просил Киреевского, H. М. Языкова и др. в ней сотрудничать; о том же он писал и Погодину (см.: Акад., XV, № 765). 16 сентября 1832 г. Пушкин выдал Н. И. Тарасенко-Отрешкову официальную доверенность на ведение всех дел по газете (Рукою П., с. 761—762), а в начале сентября был составлен пробный номер газеты (см.: Там же), который был представлен Бенкендорфу на утверждение. 21 октября Мордвинов сообщал Пушкину, что Бенкендорф собирается представить этот номер на рассмотрение Николаю I, и советовал: «До воспоследования же высочайшего по сему предмету разрешения, не полагаю я благонадёжным для вас приступить к каким-либо распоряжениям» (Акад., XV, № 775). Но к этому времени Пушкин уже решил отказаться от издания. 11 декабря Вяземский писал Жуковскому: «Пушкин собирался было издавать газету, всё шло горячо, и было позволение на то; но журнал нам, как клад, не даётся. Он поостыл, позволение как-то призапуталось или поограничилось, и мы опять без журнала» (РА, 1900, кн. 1, с. 365). Сведения о несостоявшейся газете Пушкина «Дневник» см.: Письма, т. 3, с. 389—500; Мордовченко Н. И. Журналистика двадцатых — тридцатых годов. — В кн.: История русской литературы. М.; Л., 1953, с. 579, 610; Орлов В. Н. Журнальные начинания Пушкина. — Большевистская печать, 1937, № 2—3, с. 76—79. [Возврат к примечаниям [112] и [474]]

90

Основной целью поездки Пушкина в Москву был перезалог в Опекунском совете принадлежавших ему двухсот душ крестьян — он собирался взять добавочные суммы по 50 руб. на душу. Однако сам Пушкин не успел закончить эту операцию и, уезжая из Москвы, поручил её Нащокину (см. письмо 24). 2 декабря он писал Нащокину: «Надеюсь, что теперь получил ты, любезный Павел Воинович, нужные бумаги для перезалога; и что получишь ломбардные деньги беспрепятственно» (Акад., XV, № 777). «Бумаги» — свидетельство Нижегородской гражданской палаты о том, что добавочные ссуды ещё не получались. Их должен был выправить на месте М. И. Калашников. 10 января 1833 г. Нащокин спрашивал Пушкина: «… скажи ради бога, что твой управляющий или бурмистр, чорт его знает — не присылает мне бумаг. Из твоего письма видно, что ты полагаешь, что я их давно получил и по оным уже и деньги — но не того не другого, и без бумаг, несмотря, что я имею доверенность — ничего сделать нельзя» (Акад., XV, № 783). Во второй половине февраля Пушкин опять справлялся у Нащокина, получены ли бумаги (Акад., XV, № 796). Когда же, наконец, Калашников выслал нужные документы, стало известно, что надежды не оправдались. Опекунский совет отказал в добавочной ссуде по причине бедности и крайнего безземелья кистенёвских крестьян. В феврале 1833 г. Нащокин уведомлял об этом Пушкина: «Наконец получил твоё свидетельство, которое тебе и отсылаю, ибо оно никуда не годится: нет по пяти десятин на душу. <...> Для добавошных — тебе остаётся два средства: либо выпросить у отца, чтобы он дал до тысячи десятин или свидетельство вместо чем на двести душ — на сто девять душ, на которое число только земли у тебя и достаточно» (Акад., XV, № 799). Пушкин продолжал хлопоты, решив, очевидно, что в «бумагах» содержалась ошибка. В конце ноября 1833 г. Нащокин снова писал Пушкину: «Управитель твой приехал, бумагу выправил — а денег опять не дадут — ибо я тебе и писал и сказывал сколько раз, что надо по пяти десятин на душу, а у него опять только по 3 — было прежде по 2» (Акад., XV, № 863). [Возврат к примечаниям [97], [109] и [115]]

91

По замечанию П. Е. Щёголева, дворней в доме Пушкиных управляла не молодая хозяйка, а сам хозяин — Пушкин (П. и мужики, с. 168). Этому противоречат свидетельства самого поэта (см. письма 24, 36, 67). Правда, на первых порах Пушкину приходилось вмешиваться в хозяйственные распоряжения жены. Так, вернувшись в Петербург, он 2 декабря писал Нащокину: «Приехав сюда, нашёл я большие беспорядки в доме, принуждён был выгонять людей, переменять поваров, наконец нанимать новую квартеру» (Акад., XV, № 777).

92

Пушкин состоял членом Английского клуба в Петербурге (или С.-Петербургского Английского собрания) с 1832 г. и оставался им до смерти (см.: Столетие С.-Петербургского Английского собрания. 1770—1870: Исторический очерк. Воспоминания. Список старшинам. Список почётным членам и членам. СЦб., 1870, с. 9, 28, 111). Помещался Английский клуб на углу наб. Мойки и Демидова пер. Кухня клуба пользовалась хорошей репутацией, поэтому, когда H. Н. Пушкина уезжала из Петербурга, Пушкин часто здесь обедал и проводил вечера. После смерти Пушкина его долг клубу (535 руб.) был оплачен Опекой (см.: ПиС, вып. 13, с. 97).

93

Известные петербургские каретные мастера (см. о них: Свербеев Д. Н. Записки. М., 1899, т. 2, с. 100).

94

В «анекдоте» содержится рассказ о собственной свадьбе Пушкина. Петушков и Буянов упоминаются среди гостей Лариных («Евгений Онегин», гл. V, строфа XXVI); Буянов — герой поэмы В. Л. Пушкина «Опасный сосед», поэтому о нём Пушкин пишет: «Мой брат двоюродный Буянов».

95

Речь идёт об одной из дочерей Алексея Матвеевича Окулова — Анне, Софье, Варваре или Дарье. Они были в свойстве с Нащокиным, так как их брат Матвей Алексеевич был женат на сестре Нащокина Анастасии Воиновне.