На Никитской в собств. доме.
9-го вы ещё были в Москве! Об этом пишет мне отец; он пишет мне также, что моя свадьба расстроилась.1[34] Не достаточно ли этого, чтобы повеситься? Добавлю ещё, что от Лукоянова до Москвы 14 карантинов. Приятно? Теперь расскажу вам одну историю. Один из моих друзей ухаживал за хорошенькой женщиной. Однажды, придя к ней, он видит на столе незнакомый ему альбом — хочет посмотреть его — дама бросается к альбому и вырывает его. Но мы иногда бываем так же любопытны, как и вы, прекрасные дамы. Друг мой пускает в ход всё своё красноречие, всю изобретательность своего ума, чтобы заставить её отдать альбом. Дама твёрдо стоит на своём; он принуждён уступить. Немного времени спустя бедняжка умирает. Друг присутствует на похоронах и приходит утешать несчастного мужа. Они вместе роются в ящиках покойной. Друг мой видит таинственный альбом — хватает его, раскрывает; альбом оказывается весь чистый за исключением одного листа, на котором написаны следующие 4 плохих стиха из «Кавказского пленника»:
(……)
и т. д. … Теперь поговорим о другом. Этим я хочу сказать: вернёмся к делу.2[35] Как вам не стыдно было оставаться на Никитской во время эпидемии? Так мог поступать ваш сосед Адриян, который обделывает выгодные дела.3[36] Но Наталья Ивановна, но вы! — право, я вас не понимаю. Не знаю, как добраться до вас. Мне кажется, что Вятка ещё свободна. В таком случае поеду на Вятку. Между тем пишите мне в (.....) — ваши письма всегда дойдут до меня.
Прощайте, да хранит вас бог. Повергните меня к стопам вашей матушки.
4 ноя.<бря.>
Поклон всему семейству.
Автограф в парижской коллекции С. Лифаря.
Почтовый штемпель: «Арзамазъ 1830 ноя. 6 <?>».
Впервые (в русском переводе): ВЕ, 1878, январь, с. 16—17; по автографу: Письма Пушкина к Н. Н. Гончаровой, с. 60—61; фототипическое воспроизведение там же, между с. 60 и 61. Акад., XIV, № 531.
11. 18 ноября 1830 г. Болдино
Boldino, 18 Nov.
Encore à Boldino, toujours à Boldino. Ayant appris que vous n’aviez pas quitté Moscou, j’ai pris la poste et je suis parti.1 Arrivé sur la grand’route, je vis que vous aviez raison; que les 14 quarantaines n’étaient que des avant-postes — qu’il n’y avait de vraies quarantaines que trois.2 J’arrivais bravement à la première (à Sévasleika, gouv.<ernement> de Vlodimir), l’inspecteur demande ma feuille de route, en m’apprenant que je n’aurai que 6 jours d’arrêts à subir. Puis il jette les yeux sur la feuille. Вы не по казённой надобности изволите ехать? — Нет, по собственной самонужнейшей. — Так извольте ехать назад на другой тракт. Здесь не пропускают. — Давно ли? — Да уж около 3 недель. — И эти свиньи губернаторы не дают этого знать? — Мы не виноваты-с. — Не виноваты! а мне разве от этого легче? нечего делать — еду назад в Лукоянов; требую свидетельства, что еду не из зачумлённого места. Предводитель здешний не знает, может ли после поездки моей дать мне это свидетельство — я пишу губернатору, а сам в ожидании его ответа, свидетельства и новой подорожной сижу в Болдине да кисну. Voilà comment j’ai fait 400 verstes sans avoir bougé de ma tanière.
Ce n’est pas tout: de retour ici j’espérais du moins avoir de vos lettres. Ne voilà-t-il pas qu’un ivrogne de maître de poste à Mourome s’avise de méler les paquets, de manière qu’Арзамас reçoit la poste de Казань, Нижний celle de Лукоянов et que votre lettre (s’il y en a une) s<e>a[37]promène maintenant je ne sais où et me viendra quand il plaira à Dieu. Je suis tout découragé et puisque nous voilà en carême — (dites à Maman que ce carême-ci, je ne l’oublierai de longtemps) je ne veux plus me dépêcher; je laisserai aller les choses, et je resterai les bras croisés. Mon père m’écrit toujours que mon mariage est rompu. Ces jours-ci il m’apprendra peut-être que vous êtes mariée… Il y a là de quoi perdre la tête. Béni soit le P.<rince> Chalikof qui enfin m’a appris que la Choléra a diminué.3 Voilà depuis trois mois la seule bonne nouvelle que soit parvenue jusqu’à moi. — Adieu, мой ангел, portez-vous bien, ne vous mariez pas à Mr Davidof, et pardonnez-moi ma mauvaise humeur. Mettez-moi aux pieds de Maman, bien des choses à tout le monde. Adieu.
Адрес: Ее высокоблагородию
м. г. Натальи Николаевне
Гончаровой
в Москве
На Никитской в собств. доме.
Болдино, 18 ноя.<бря.>
В Болдине, всё ещё в Болдине! Узнав, что вы не уехали из Москвы, я нанял почтовых лошадей и отправился в путь.1[38] Выехав на большую дорогу, я увидел, что вы правы: 14 карантинов являются только аванпостами — а настоящих карантинов всего три.2[39] — Я храбро явился в первый (в Сиваслейке Владимирской губ.); смотритель требует подорожную и заявляет, что меня задержат лишь на 6 дней. Потом заглядывает в подорожную. (.....) Вот каким образом проездил я 400 вёрст, не двинувшись из своей берлоги.
34
После ссоры Пушкина с тёщей слухи о том, что его свадьба расстроилась, распространялись в обществе. Так, например, они дошли до жившего в своей деревне А. С. Хомякова, который летом 1830 г. просил Н. А. Муханова сказать ему «словечко» «о графе Закревском и о свадьбе Пушкина», прибавляя при этом «Je deviens commère» (Я становлюсь сплетником) (Хомяков А. С. Соч. М., 1900, т. 8, с. 23). По-видимому, дошли эти слухи и до Е. М. Хитрово. Отвечая на её письмо (не дошедшее до нас), Пушкин пишет: «Что до известия о моём разрыве с невестой, то оно ложно и основано лишь на моём долгом отсутствии и на обычном моём молчании по отношению к друзьям»
35
В буквальном переводе: «вернёмся к нашим баранам» — слова судьи из средневекового фарса об адвокате Патлене, где при разборе дела о баранах участники суда постоянно отвлекаются от сути спора.
36
Из окон гончаровского дома на Никитской была видна лавка гробовщика Адриана, рассказы о котором могли послужить толчком к созданию повести «Гробовщик», законченной Пушкиным в Болдине (см.: Мартынов А. А. Московская старина. —
38
Вторая попытка Пушкина уехать из Болдина относится к концу первой декады ноября. Около 5 ноября он писал П. А. Осиповой: «Проклятая холера! Ну, как не сказать, что это злая шутка судьбы? Несмотря на все усилия, я не могу попасть в Москву; я окружён целою цепью карантинов, и притом со всех сторон, так как Нижегородская губерния — самый центр заразы. Тем не менее, после завтра я выезжаю, и бог знает, сколько [дней] месяцев мне потребуется, чтобы проехать эти 500 вёрст, на которые обыкновенно я трачу двое суток»
39
О 14 карантинах Пушкин писал Наталье Николаевне 4 ноября. По-видимому, она навела справки и в ответном письме разъясняла Пушкину действительную обстановку.