Искатели параллелей в пышном вертограде многозначных символов не преминули напомнить, что в Египте за тысячу лет до начала нашего летосчисления рождение бога Солнца праздновали в полночь 25 декабря, когда Солнце находилось в созвездии Козерога, известном также под названием хлева: солнечное дитя рождалось в хлеву. На меридиане ярко светила звезда востока Сириус, меж тем как на востоке из-за горизонта выходила Дева, изображаемая в виде жницы с колосьями в руке или небесной царицы с младенцем на руках: Исида с Гором. Справа от Сириуса — Орион, великий охотник, чей пояс украшали три звезды, известные также как Три короля. Когда Солнце в дни Пасхи на своем пути из точки зимнего солнцестояния проходило точку, где словно бы распиналось на кресте, образуемом эклиптикой и космическим экватором, оно находилось в созвездии Овна (агнец — один из символов Иисуса).
Из точных наблюдений древних лунных календарей выросла обогащаемая все более совершенными знаниями астрономия. Похоже, что строившаяся сорок лет великая пирамида в Гизе, в отличие от других пирамид, служивших гробницами божественных правителей, земных воплощений Осириса, была обсерваторией и местом хранения научных приборов. Сорок веков назад огромной обсерваторией под открытым небом служил Стоунхендж в Великобритании, с его ориентированными на восход Солнца в день летнего солнцестояния монолитами весом до тридцати пяти тонн. Найденные при раскопках в Ниневии обсидиановые линзы объясняют, почему вавилонские глиняные цилиндры повествуют о фазах Венеры, которые нельзя было наблюдать без оптических приборов. О шарообразной форме Земли разные цивилизации знали за тысячи лет до того, как эта кощунственная идея привела в смятение Европу; в одной индуистской рукописи Землю называют «шаром в пустоте». В третьем веке нашего летосчисления Диоген Лаэртский сообщает, что у египтян был список трехсот семидесяти трех солнечных и восьмисот тридцати двух лунных затмений — результат наблюдений, охватывающих не менее десяти тысяч лет.
Чем больше мы узнаём о прошлом, тем дальше назад отодвигается пролог нашей культуры. Возможно, вся та ее часть, что основана на письменности и цифрах, берет начало в тщательно гравированных лунных календарях. Доктор Сайрус Гордон выдвинул гипотезу, по которой наш алфавит можно привязать к знакам зодиака, добавив знаки дней лунного месяца. Ведь было же в первоначальном алфавите примерно столько знаков, сколько в месяце дней. Можно представить себе, что мореплаватели нуждались в способе точно учитывать время; придуманные ими знаки годились и для счета, и для письма. По этой гипотезе алфавит становится детищем математики. Не научи нас лунные фазы считать, не долететь бы нам до Луны. И странствие Луны через звездное небо даровало нам в конечном счете материал для нестареющей памяти, заложенной в знаках письменности, которые человек позднее станет рассматривать как дар богов — или бросившего вызов богам Прометея.
Астрономия, эта наука ночной тишины, созерцательного одиночества и острых глаз, которую называли также наукой священников, мечтателей и моряков, соединила точные измерения времени и пространства с глубоким восприятием таинств великого зрелища. Земное — земля-мать человека, вместе со всем, что питало земную жизнь и обеспечивало ее продолжение — переплелось с небесными явлениями в космическую всеобщность, отвечающую потребности людей в целостном осмыслении.
Размышления над чудесами вселенной, чувство сопричастности к великому — тот самый материал, из коего формуется религия. Созерцание и рассуждения вели к представлению о стоящей за всем космической силе, которой чаще всего сообщали человеческие черты. Эволюционирующая мысль достигла стадии, когда она стала населять небеса могущественными личностями. Среди облаков над Килиманджаро — Рува, солнечный бог, что в браке с Луной зачал звезды. Другим племенам и народам всевышний является как Нгаи или Осирис, Яхве или Баал. Творения динамической мысли, пытавшейся в знаниях, мифах и символах отобразить различные сферы действительности.
Когда фарисеи и книжники, схоласты, мистики и отцы церкви, наложив руку на творения пытливой фантазии людей, заморозили мифы в вероучения, а символы в догмы, это повлекло за собой заметную утрату животворящей силы. Одеяния, в которые когда-то была облечена насущная истина, становились самодовлеющими; истинность целостного осмысления дробилась, замещаясь мишурной мозаикой частичных истин и полуправды.