(5) Побудило меня принять это решение не только единодушное желание сената (хотя и оно главным образом), но и другие соображения, не столь, правда, веские, но некоторый вес имеющие. Я вспомнил, что предки наши добровольно выступали на защиту каждого обиженного частного лица, находившегося под их покровительством4. Не постыднее ли пренебречь покровительством государства? (6) А когда я еще вспомнил, каким опасностям я подвергался в прошлый раз, защищая этих самых жителей Бетики5, то, думалось мне, старая слава ведь молодую любит. Так уж устроено: если ты не добавишь к старым услугам новых, прежних как не бывало. Как бы ни были обязаны тебе люди, если ты им откажешь в чем-нибудь одном, они только и запомнят, что этот отказ.
(7) А затем Классик ведь умер, и вопрос в такого рода делах самый мучительный – о наказании сенатора – отпал. Я видел, что благодарить меня будут не меньше, чем благодарили бы, будь он жив, а ненависти я ничьей на себя не навлеку. (8) А главное, я учел: если я несу эту обязанность уже в третий раз, то мне легче будет отказаться от обвинения человека, которого обвинять я не должен. Всем обязанностям есть предел, и право на отказ лучше всего подготовить нынешним согласием. (9) Ты узнал, почему я принял такое решение, – каков же будет твой суд: я с одинаковым удовольствием выслушаю и твое откровенное несогласие, и твое авторитетное одобрение. Будь здоров.
5
Плиний Бебию Макру1 привет.
(1) Мне очень приятно, что ты так усердно читаешь и перечитываешь сочинения моего дяди, хочешь иметь их полностью и просишь их перечислить. (2) Я возьму на себя составление каталога и даже сообщу тебе, в каком порядке они написаны: и это приятно знать тем, кто занимается наукой.
(3) «О метании дротиков с коня» – одна книга, он написал ее и старательно и умело в бытность свою префектом алы; «Жизнь Помпония Секунда» – в двух книгах: Секунд его особенно любил, и это сочинение было как бы долгом памяти друга. (4) «Германские войны» – в двадцати книгах: тут собраны сведения о всех наших войнах с германцами. Он взялся за эту работу, побужденный сновидением: во сне предстал ему Друз Нерон, отнявший много земель у германцев и в Германии же умерший. Он поручал ему беречь его память и спасти ее от несправедливого забвения. (5) «Учащиеся» – в трех книгах: каждая по причине величины разделена на две: руководство, наставлявшее оратора с первых шагов и завершавшее его образование. «Сомнительные речения» – в восьми книгах. Он писал ее в последние годы Нерона, когда рабский дух сделал опасной всякую науку, если она была чуть смелее и правдивее. (6) «От конца истории Авфидия Басса» – тридцать одна книга и «Естественная история» – в тридцати семи книгах, произведение обширное, ученое, такое же разнообразное, как сама природа2.
(7) Ты удивляешься, что столько книг, при этом часто посвященных вопросам трудным и запутанным, мог закончить человек занятый. Ты удивишься еще больше, узнав, что он некоторое время занимался судебной практикой, умер на пятьдесят шестом году, а в этот промежуток помехой ему были и крупные должности, и дружба принцепсов. (8) Но был он человеком острого ума, невероятного прилежания и способности бодрствовать3.
Он начинал работать при свете сразу же с вулканалий – не в силу приметы, а ради самих занятий – задолго до рассвета: зимой с семи, самое позднее с восьми часов, часто с шести. Он мог заснуть в любую минуту; иногда сон и одолевал его, и покидал среди занятий. (9) Еще в темноте он отправлялся к императору Веспасиану (тот тоже не тратил ночей даром), а затем по своим должностям4. Вернувшись домой, он оставшееся время отдавал занятиям. (10) Поев (днем, по старинному обычаю, простой легкой пищи), он летом, если было время, лежал на солнце; ему читали, а он делал заметки и выписки. Без выписок он ничего не читал и любил говорить, что нет такой плохой книги, в которой не найдется ничего полезного. (11) Полежав на солнце, он обычно обливался холодной водой, закусывал и чуточку спал. Затем, словно начиная новый день, занимался до обеда. За обедом читалась книга и делались беглые заметки. (12) Я помню, как кто-то из гостей прервал чтеца, сбившегося на каком-то слове, и заставил повторить прочитанное. Дядя обратился к нему: «Ты ведь понял?» Тот ответил утвердительно. «Зачем же ты его прерывал? Он за это время прочитал бы больше десяти строк». Так дорожил он временем.