— Если буду умирать, — сказала она, — для этого никто не требуется.
Посоветовались, что делать. Наконец Михал решил:
— Пусть остается до первых морозов. Можем по субботам приезжать сюда.
Мы так и сделали. Когда не получалось у нас, Михал приезжал с приятелем. Привозили ей продукты. Она почти ничего себе не покупала: не хотела тратить деньги, которые получила за дом. Доверила по секрету Михалу, что держит их на похороны. Хотела, чтобы сделали ей хороший гроб и памятник. В последнюю неделю ноября Михал уговаривал ее, чтобы она с ним вернулась. Стало холодно, на поле за домом появилась первая изморозь. Бабка повела его в сарай и показала, где держит деньги.
— Хватит и на гроб, и на похороны. Старосте сказала, чтобы вас позвал. Сыновья все равно не приедут.
Звать ему нас не пришлось. Когда в следующую субботу мы приехали в деревню, нашли ее в сарае. Она сидела на корточках у стены, где были спрятаны деньги. Как бы хотела напомнить, что мы ей обещали. Нам тяжко было идти за гробом. Сыновья, как она и говорила, не приехали. А зачем? Ведь дом она продала, наследства не осталось. Землю бабка отдала государству за пенсию. Исполняя ее последнюю волю, мы заплатили за похороны и заказали памятник. С фотографией, как она хотела. На снимке бабка Калиновская была абсолютно на себя не похожа. Молодая, смеющаяся. После похорон мы пили водку за упокой ее души. Михал посмотрел в сторону лестницы и сказал:
— Бабка Калиновская уже бегает по лестнице святого Петра. — И голос у него задрожал.
Вот таким был Михал. Он старался не показывать своих чувств, но сердце у него было доброе. Брак с Мариолой с самого начала оказался недоразумением. Она жила с Артуром у родителей. Все время шла речь о том, что они переедут к нам, но когда это случилось, жизнь стала невыносимой. Ты ходил раздраженный. Тебе действовали на нервы присутствие «этой женщины», пеленки в ванной и плач ребенка. В праздники она тащила Михала к своим родителям, а он хотел быть с нами. Родители Мариолы приглашали нас, но ты говорил: «Ни за какие деньги». В памяти у тебя остался прием после крестин Артура. Ты хорошо относился к простым людям. Раздражала эта новая социалистическая элита: военные, частники и карьеристы, у которых из сапог еще вылезала солома, но они распускали перья, как павлины.
Мариола и Артур жили с нами полгода, потом она сказала, что ни дня больше здесь не останется. Она считала, что ты относишься к ней свысока, не считаешь нужным обмолвиться даже словом.
— Я с ней не разговариваю? — удивлялся ты. — А собственно, о чем мне с ней говорить?
Я пробовала как-то смягчить ситуацию, но ничего не получилось.
— Постарайся быть с ней поприветливее, — просила я, — хотя бы из-за Михала.
— Пусть сам с ней общается!
Вот уж поистине нелегкий у тебя характер. Мариола уехала в Анино, за ней — Михал. Она поставила условие: или он переедет вместе с ней, или развод. Ее можно было понять — она хотела иметь мужа рядом. Я ездила туда, неизменно натыкаясь на холодный прием. Мне было все равно, самое главное — там жил Артур. Я с радостью общалась с ребенком, он мне напоминал маленького Михала. Когда ему исполнилось три года, взорвалась бомба: развод! Михал вернулся на Новаковского, а мне как-то раз в Анино не открыли дверь. С плачем я возвращалась на станцию. Михала тоже не пускали. Начался бракоразводный процесс с определением виновной стороны. Он тянулся бесконечно, а нам не давали видеться с ребенком. В конце концов Михал взял вину на себя. Суд назначил ему дни, в которые он может встречаться с сыном. Когда Михал являлся в Анино, то оказывалось, что Артура нет или он болен и с ним нельзя повидаться. Я очень переживала. Михал тоже ходил угнетенный. Мы скучали без ребенка. В итоге тебе осточертели наши постные физиономии, и ты решил взять дело в свои руки. Поехал в Анино и определил, каким образом мы будем контактировать с ребенком. Они согласились, но когда Михал приехал, все началось сначала. Теперь ты сам ездил за ребенком. И несчастье обернулось счастьем: ты привязался к внуку. Артур перестал тебя бояться. Ты привез ему из Англии железную дорогу. Все как настоящее, только в миниатюре: вагончики, рельсы, вокзал. К вам присоединился Михал, и вы часами играли, лежа втроем на полу. Глядя на вас, я чувствовала себя счастливой. Но потом Артура нужно было отвозить обратно…
Яна я не видела уже шесть лет. Он ушел из издательства. Я прочитала в газете, что он стал директором крупного объединения «Пресса». Иногда он появлялся на телевидении или выступал на радио. Я ловила каждое его слово, охваченная тоской. Но не страдала. Мне было достаточно того, что он живет со мной в одном городе. Жив. Перед нашим отъездом в отпуск я услышала в трубке его голос: