Сразу после окончания войны Алданов стал опять звать Буниных в Америку, но Иван Алексеевич и тут избегал прямого ответа. Некоторые люди в Париже уговаривали Бунина вернуться в Россию. Видимо, не сразу он исключил и эту возможность — тоска по России, тяжелая жизнь в Париже, вера в то, что после войны в России многое изменилось, очевидно, играли свою роль. Бунин написал Алданову, что подумывает о возвращении. Это вызвало длинное ответное письмо Алданова (от 30 мая 1945):
"...С большой душевной болью прочел вчера полученное письмо Ваше от 12 апреля... Перехожу к главному. Не пишу пока снова о переезде в Америку, так как жду Вашего обещанного письма об этом. Хочу только коснуться поездки "домой". Марья Самойловна{40} чуть не заплакала, когда я сегодня ей прочел Ваше письмо. Она только восклицала: "Это безумие!", "Боже мой!" и т. д. Я хочу подойти к этому "объективно", как если бы дело шло не о Вас и не о том тяжком горе, которое для меня означала бы разлука с Вами (ведь навсегда, — Вас назад не отпустят). Я прекрасно понимаю, что такое опять увидеть "дом", какой бы он теперь ни был. Это ведь большое общее горе. Если спокойно обсуждать "плюсы" и "минусы", то это такой плюс, с которым минусы несоизмеримы. Но я эти минусы перечислю: 1) Читали ли Вы воспоминания Телешова? Он очень тепло пишет о Вас и сообщает, что Вы скончались в 1942 году и что последнее письмо Ваше было: "хочу домой". Очевидно, там говорили и писали, что Вы умерли (помните примету: очень долго жить). Письмо же, вероятно, — то Ваше письмо к Алексею Николаевичу, о котором и здесь были слухи?{41} Повторяю, книга Телешова написана, в общем, в благородном тоне, с любовью к Вам. Однако он сообщает, о покаяниях Куприна (нам бывших неизвестными). Боюсь, что это обязательно, как бы ни приглашали и что бы ни обещали. Вы ответственны за свою биографию, как знаменитый русский писатель. 2) Кто Вас зовет и что именно Вам обещают?... Думаю, что часть обещаний исполнят, некоторые книги Ваши издадут, отведут квартиру и Вы получите много денег, на которые и там сейчас ничего купить нельзя: там голод и нищета такие же, как почти везде в Европе. Однако и это во многом зависит от того кто обещает. 3) У Вас там, кажется, ни одного близкого человека не осталось, — разве Телешов, если он еще жив? Алексей Николаевич{42} умер. Молодые писатели Вас встретят почтительно и холодно, — так, по крайней мере, я думаю. А некоторые будут напоминать об "Окаянных днях"{43}. 4) Если у Вас еще есть остатки премии, то их Вы никогда не получите, — разве их эквивалент, вероятно, не очень ценный.
Повторяю, перечисляю только минусы. На всё это Вы совершенно справедливо можете мне ответить: "А что же Вы можете мне тут гарантировать?" Действительно, мы, друзья Ваши, можем только обещать всячески для Вас стараться, делать всё, что можем. Знаю, что это немного.
Я прекрасно понимаю, как Вам тяжело. Мои чувства к Вам не могут измениться и не изменятся, как бы Вы ни поступили. Извините, что пишу Вам обо всем этом. Никакого совета в таком вопросе я Вам дать не могу и не даю. Мне казалось только при чтении Вашего письма, что Вы хотите знать мое мнение. ..."
Но, видимо, Бунин серьезно не думал о возвращении, т. к. уже 27 августа 1945 года Алданов, между прочим, пишет: — "...Я страшно рад, что Вы "никуда" не едете. Понимаю, что и так не сладко, — всё же рад больше, чем могу сказать. ..." В этом же письме Алданов спрашивает: — "...Правда ли, что Российская Академия наук купила полное собрание Ваших произведений? Неужели и заплатила? Да и как же так "полное"? Не будут же они печатать "Окаянные Дни"? ..."
В длинном письме от 5 января 1946 Алданов пишет о нашумевшем в то время посещении Буниным советского посла. На это посещение многие в эмиграции реагировали очень резко.
Алданов пишет: — "Дорогой друг, вчера получил Ваше письмо от 26 декабря и очень встревожился относительно Вашего здоровья. Что же это такое, — этот бронхит, который не проходит так долго и при котором Вы выходите из дому (понимаю, впрочем, что дома, может быть, холоднее, чем на улице) ... Дорогой друг, Вы почти всё письмо уделили этому визиту. Я Вам давно писал (когда Вы мне сообщили, что подумываете о возвращении), — писал, что моя любовь к Вам не может уменьшиться "и от чего. Если Вы вернетесь, Вас, думаю, заставят писать, что полагается, — заранее "отпускаю" Вам этот грех. Добавлю к этому, что я, чем старше становлюсь, тем становлюсь равнодушнее и терпимее к политике. Не говорите, что в Вашем случае никакой политики нет. Это не так: визит, каков бы он ни был и какова бы ни была его цель, помимо Вашей воли становится действием политическим. Я солгал бы Вам (да Вы мне и не поверили бы), если б я сказал, что Ваш визит здесь не вызвал раздражения. (Есть впрочем и лица, одобряющие Ваш визит). Насколько я могу судить, оно всего больше, с одной стороны, в кругах консервативных, дворянских, к которым тут примыкает и 95 процентов духовенства (гитлеровцев тут, к счастью, почти нет и не было), с другой стороны, у дворянства политического... Вам известно, какую бурю вызвал визит Маклакова, — значит, Вы знали, на что идете... Мое личное мнение? Если Вы действительно решили уехать в Россию, то Вы были правы, — повторяю, там придется идти и не на то. В противном же случае я не понимаю, зачем Вы поехали к послу? Не знаю, заплатят ли Вам за книги, но если заплатят (что очень вероятно), то сделали бы это и без визита: ведь они Вас оттуда запросили до визита. Против того же, что Вы согласились на печатанье там Ваших книг (оставляю в стороне вопрос о гонораре), могут возражать только бестолковые люди: во-первых, Вашего согласия и не требовалось, а во-вторых, слава Богу, что Вас там будут читать. Как видите, я подхожу к этому делу практически. Что сделано, то сделано. Не слишком огорчайтесь (если это Вас вообще огорчает): раздражение со временем пройдет. Я делаю всё, что могу для его "смягчения". ... Ради Бога, решите для себя окончательно: возвращаетесь ли Вы или нет? По-моему, все дальнейшие Ваши действия должны зависеть от этого решения. ..."
41
В Историческом архиве, 2, Москва 1962, стр. 160 напечатано письмо (открытка) Бунина к Телешову от 8 мая 1941, в котором, между прочим, говорится: "...Был я "богат" — теперь, волею судеб, вдруг стал нищ, как Иов. Был "знаменит на весь мир" — теперь никому в мире не нужен — не до меня миру! В. Н. очень болезненна, чему помогает и та, что мы всегда голодны. Я пока пишу — написал недавно целую книгу новых рассказов, но куда ее теперь девать? ..." К этому письму сделана следующая приписка: "Я сед, сух, но еще ядовит. Очень хочу домой". Вероятно, об этом письме и идет речь.
43
"Окаянные дни" (Собр. соч. И. А. Бунина, том X, Петрополис, 1935) — большой дневник, который Бунин вел во время революции и гражданской войны.