А вот (в том же письме) интересное свидетельство о находившемся тогда в Берлине, и потом уехавшем в Россию, Андрее Белом:
"...Недавно я обедал вдвоем с Андреем Белым в ресторане (до того я встретился с ним у Гессена). Он — человек очень образованный, даже ученый — из породы "горящих", при чем горел он в разговоре так, что на него смотрел весь ресторан. В общем, произвел он на меня, хотя и очень странное, но благоприятное впечатление, — в частности, и в политических вопросах, большевиков, "сменовеховцев" ругал жестоко. А вот подите же: читаю в "Эпопее" и в "Гол. России" его статьи: "Всё станет ясным в 1933 году", "Человек — чело века", тонус Блока был культ Софии, дева спасет мир, был римский папа, будет римская мама (это я когда-то читал у Лейкина, но там это говорил пьяный купец) — и в каждом предложении подлежащее поставлено именно там, где его по смыслу никак нельзя было поставить. Что это такое? Заметьте, человек искренний и имеющий теперь большую славу: "Берлинер Тагеблат" пишет: "Достоевский и Белый"... В модернистской литературе он бесспорно лучший во всех отношениях. ..."
К А. Н. Толстому Алданов постоянно возвращается в своих письмах. Так в письме от 8 сентября 1922 он пишет:
"...Посылаю Вам вырезку из "Накануне" об А. Н. Толстом — она Вас позабавит. Такие заметки появляются в этой газете чуть ли не ежедневно, — вот как делается реклама. Немудрено, что Толстой, по здешним понятиям, "купается в золоте". Один Гржебин{6} отвалил ему миллион марок (за 10 томов) и "Госиздат" тоже что-то очень много марок (за издание в России). Алексей Николаевич, по слухам, неразлучен с Горьким, который, должен сказать, ведет себя здесь с гораздо большим достоинством, чем Толстой и его шайка. Я по-прежнему их не вижу..."
В письме от 12 ноября 1922:
"...Едва ли нужно говорить, как я понимаю и сочувствую настроению Вашего письма. Знаю, что Вас большевики озолотили бы, — если бы Вы к ним обратились (Толстой, которого встретил недавно Полонский{7}, говорил ему, что Госиздат купил у него 150 листов — кстати, уже раньше проданного Гржебину — и платит золотом). Знаю также, что Вы умрете с голоду, но ни на какие компромиссы не пойдете. Знаю, наконец, что это с уверенностью можно сказать лишь об очень немногих эмигрантах. ..."
Наконец, в письме от 5 августа 1923 года Алданов извещает Бунина:
"...Толстые уехали окончательно в Россию... Так я ни разу их в Берлине и не видел. Слышал стороной, что милостью их не пользуюсь. ..."
В конце 1922 года из России была, как известно выслана группа ученых, политических деятелей и литераторов. О них Алданов говорит в письме от 12 ноября 1922 года:
"...Вижу лиц, высланных из Сов. России: Мякотина (он настроен чрезвычайно мрачно — вроде Вас), Мельгунова, Степуна. Вчера Степун читал у Гессена недавно написанный им роман в письмах. Видел там Юшкевича, который Вам очень кланялся. Не так давно был у Элькина, познакомился там с Бор. Зайцевым; он собирается в Италию, да, кажется, денег не хватает. Был у меня Наживин — я его представлял себе иначе..."
В марте 1923 года Алданов принял должность редактора литературного воскресного приложения к газете "Дни"{8}. Одним из политических редакторов этой газеты был А. Керенский, что делало сотрудничество в этой газете неприемлемым для Бунина, по политическим мотивам. Алданов это отлично понимал. В связи с этим он пишет (письмо от 25 марта 1923 года):
"...Знаю, что звать Вас в сотрудники не приходится, — Вы не пойдете, правда? Но очень прошу давать мне сведенья о себе для отдела "В кругах писателей и ученых". ... Пожалуйста сообщите, над чем работаете, а также, какие Ваши книги переведены на иностранные языки. Если Вам не трудно, передайте ту же мою просьбу и друзьям — писателям и ученым. Думаю, что бесполезно звать в сотрудники "Дней" Алекс. Ивановича{9} или Мережковских. Для них Керенский... неприемлем, как и для Вас. Но Бальмонт, быть может, согласится...".
Просьбу Алданова дать для газеты сведения о писателях, вероятно, исполнила Вера Николаевна, т. к. среди писем есть письмо без даты, написанное, вероятно, вскоре после цитированного. В нем Алданов, между прочим, пишет Вере Николаевне:
"...Вас особенно благодарю за милое письмо Ваше, — я его прочел три раза, так и "окунулся в мир парижских писателей ... Шмелева я очень мало знаю, раза два с ним здесь встретился; мало знаю его и как писателя. Зайцевых, которые скоро у Вас будут, знаю гораздо лучше, — мы с ними виделись неоднократно ... Бор. Константинович ... у нас здесь даже клуб писателей основал, где происходили чтения; не мешает завести это и в Париже, — теперь там будет особенно много "литераторов". А что Куприн? Я ему писал полгода тому назад и не получил ответа. ... О здешних писателях ничего не могу Вам сказать, кроме того, что большинство из них нуждается. Белый пьянствует, Ремизов голодает, ибо его книги не расходятся. Я вижу их мало. В частном быту очень хорошее впечатление производит П. Н. Муратов ... Степун живет в Фрейбурге (там же и Горький), но скоро сюда возвращается. ... Ради Бога, сообщите совершенно без стеснения, что скажет И. А. о "Термидоре", — могу Вас клятвенно уверить, что я, в отличие от Бальмонта, не рассматриваю свое "творчество", как молитву ..."