Асгард, Валаскьяльва.
Шаг за шагом, мимо неспешно плывущих миров и перемигивающихся в темноте звезд, мимо завораживающе-холодных полотнищ северного сияния, не глядя ни вправо, ни влево. Вёльва ковыляла, хмурясь, кривясь и бормоча под нос. Ведя затянувшийся спор с могущественными силами, повелительницей и заложницей которых она стала в тот день, когда отдала свою душу магии. Дважды Гюльва останавливалась, борясь с желанием вернуться обратно. Любопытство влекло ее вперед — что же такое умудрились отыскать эти взбалмошные юнцы, какой ценой намеревались оплатить ее слова? — здравомыслие в компании с дурным предчувствием нашептывали, что ничего-то она в этом Асгарде не забывала. Пусть все идет, как шло. Место Хель — в подземном мире, место Бальдра — рядом с отцом, женой и сыном. Ну да, она дала слово. Как дала, так и взяла обратно. Совсем, видать, дряхла стала и рассудком ослабела, коли пошла на поводу у шайки юных бездельников, у которых еще молоко на губах не обсохло.
Вот так, препираясь сама с собой, вёльва добрела до хрустальных стен Химинбьерга, подле которых Биврёст заканчивался, а вместо него тянулась блестящая серебром мостовая. Впереди высились гостеприимно распахнутые Солнечные Врата, по обе стороны убегали вдаль городские укрепления. Здесь всегда было многолюдно, но при виде сошедшей с Биврёста вёльвы праздное общество гуляк невольно раздалась в стороны. Послышались шепотки, причитания, встревоженные ахи и взвизги — все, что спокон веку сопровождало визит колдуньи в прекрасный Асгард. Кто-то опрометью кинулся к воротам, стремясь стать первым, кто принесет к подножию царского трона весть о приходе вёльвы.
«Дешевые трюки, просто дешевые трюки, прости меня великий Имир», — Гюльва нехотя тряхнула головой. Из уложенных пучком кос старой чародейки выскользнули костяные шпильки, седые космы взметнулись, подобно атакующим змеям. Ее окутал невесть откуда взявшийся черный плащ. Голодным волком взвыл налетевший порыв ледяного ветра, по лицам испуганных горожан хлестнула колкая поземка.
Вёльва поудобнее перехватила истёршуюся до шелковой гладкости рукоять верной клюки и, переваливаясь, зашагала вперед. Никто не рискнул стать у нее на пути, не осмелился приблизиться или хотя бы задать вопрос, но разрастающаяся толпа следовала в почтительном отдалении. Ведьма ковыляла, почти не обращая внимания на окружающие красоты — статуи, сладкоплещущие фонтаны, соперничающие друг с другом в богатстве и неожиданности убранства дома. Ей было не до диковин Асгарда. К тому же на старости лет Гюльва стала немного подслеповата. Ей это ничуть не мешало: чародейка точно знала, где что хранится в ее пещере, помнила все тропы в окрестном лесу и узнавала по запахам любые травы. И дорогу к Валаскьяльве, владению Одина, она тоже более-менее помнила. А то, что пару раз сбилась с пути и свернула не в ту улицу, так не ее вина. Всякий и каждый из асов нынче мнит себя вторым после Всеотца, возвели себе златых чертогов, понимаешь! Честной ведьме шагу ступить нельзя, чтобы не заплутать в треклятых перекрестках!
Гюльва боялась и гневалась на собственный страх. Да, она намеревалась слегка обмануть Одина, ну и что с того? Первое, что она затвердила, став чародейкой: никому не нужна правда. Когда к ней являлись за советом или предсказанием, она брала плату, бросала руны на чистый платок и всматривалась в вопрошающего. Магия крылась не в том, чтобы верно истолковать выпавшие руны, а в том, чтобы понять, чего на самом деле добивается этот ас, ван, мидгардец или ётун. Правильно определить его место в бесконечной паутине событий и деяний. Кого-то нужно удержать от ошибочного шага, кого-то подтолкнуть, кого-то просто выслушать. Они сами знали, какое решение принять, им просто требовалось одобрение свыше. Зловещее бульканье котла на огне, шелест крыльев летучих мышей и скрипучий голос ведуньи.
Единственный раз в жизни к ней снизошло Откровение. Вывернуло душу наизнанку, нацепило на манер рукавицы, лишив собственной воли и мыслей. Она стала разящим мечом в чужой руке и гласом Судьбы, пустым кувшином, который внезапно до краев наполнился пенящейся хмельной брагой.
Гюльва не запомнила слов, что истошно выкрикивала, таращась слепыми глазами на равнодушное солнце. Потом ей пересказали и показали свиток с записью ее пророчества. Читая, Гюльва едва удерживалась от желания озадаченно поскрести в затылке. Она не могла уловить потаенного смысла этих кеннингов, как не могла постичь речей на незнакомом ей иноземном языке. Гюльва ощущала себя человеком, упавшим за борт корабля посреди бушующего моря, и чудом выжившим. Сохранившим смутные воспоминания о встающих до неба яростных волнах и видениях, мелькавших перед его воспаленным взором. Попробуй расспросить его подробнее, и все утратится. Уйдет, просочится меж пальцев.
Гюльва не хотела испытать это на своей шкуре второй раз. Тогда она была куда моложе, крепче духом и телом. Сейчас… Сейчас она стара. Да, она держится, но годы берут свое. Даже золотые яблоки Идунн не в силах возвратить ей ушедшую молодость, но лишь продлевают ее опостылевшую жизнь. Она как старая уставшая лошадь на крупорушке. Бредет вперед, толкая тяжелый ворот, потому как ничего другого не умеет.
Выходя на просторную площадь перед чертогами Одина, вёльва точно знала, что собирается сказать. Ее предсказание будет кратким и ясным. Без всяких двусмысленных толкований. Чтобы все поняли и ни у кого не возникло вопросов. Она будет говорить о том, чего добивались эти молодые глупцы. Позволить Бальдру увидеться с Хель. Разрешить Хель хоть ненадолго вернуться в мир. Дальше пусть сами выкручиваются. Чай, не маленькие. Она вернется на свой курган, ведь она чужая посреди всей этой холодной сияющей роскоши и воплощенного совершенства. Ах да, внучек еще твердил, якобы они сумели выполнить ее условие. Смешные. Ну что во всех Девяти Мирах способно удивить и поразить старую женщину?
Новость о ее приходе достигла царского обиталища первой, намного опередив почтенную провидицу. Стража торопливо распахнула золотые двери перед неказистой старушенцей в плаще, напоминавшем то поеденную молью тряпку, то грозовую тучу. Эйнхерии в крылатых шлемах уже намеревались грянуть в трубы в ознаменование ее появления, но дряхлая карга столь грозно зыркнула по сторонам, что звук в серебряном горле труб увял, толком не родившись. Толпа асгардских обывателей текла следом, расплескавшись по покоям. Никто не пытался их задержать — в конце концов, не так часто удается собственными глазами узреть настоящую вёльву! Это же событие, достойное занесения в летописи и саги! Последний раз пророчица являлась давным-давно, когда Один был гораздо моложе, а стена вокруг города асов только-только строилась.
Колдунья, стуча клюкой, поднялась по трем широким мраморным ступенькам, войдя в чертог Согласия, отведенный под церемонии с участием большого количества посетителей. Под ногами у нее переливался сотнями оттенков зеленого и золотого выложенный мозаикой Иггдрасиль в окружении Девяти Миров. Высоко над головой смыкали золотые ветви колонны, выполненные в виде ясеней и дубов, а перед собой Гюльва узрела царское семейство, вышедшее ей навстречу. Колдунья беззвучно хмыкнула: вот, должно быть, поднялся переполох! Эх, надо было поддаться на уговоры внучка и усугубить сумятицу, лихо ворвавшись в мирный Асгард верхом на белом волке. Тот-то бы все забегали, то-то засуетились! Принялись бы спешно готовиться разом и к войне с огненными великанами, и к концу света.
— Мира и процветания дому сему, — надтреснуто провозгласила вёльва.
— Почтенная… э-э… вёльва, — Один выступил навстречу старой чародейке. Правое веко Всеотца слегка подергивалось. Самую малость, никто не заметит, кроме стоящих рядом. Жили себе, не тужили, а тут — вёльва! Никто из гильдии провидиц уже которое столетие носу в Асгард не кажет. Думали, они там перемерли все, ан нет — является! Сама на старую жабу смахивает, песок из всех щелей сыплется, а глянет порой так, что невольно дрожь пробирает. — Мы, э-э…