В случившемся не было вины Нанны. Смутный интерес и новизна схлынули, обнажилось дно с замшелыми камнями, между которыми шустро сновали крабы и выдували пузыри слизи ракушки-жемчужницы. Нанна старалась, старалась изо всех сил, не понимая тщетность своих усилий стать образцовой женой и матерью.
«Если бы она хоть ненадолго оставила меня в покое… — грезил Бальдр, пропуская мимо ушей наставительные речи супруги. — Мне ничего от нее уже не надо, только пусть замолчит! Пусть живет своей жизнью и перестанет так настойчиво лезть в мою!»
Напрасно. Нанна твердо усвоила, что хорошая жена должна быть осведомлена о всех мелочах, происходящих с ее супругом. Бальдр ненавидел ложь, но милая женушка со своей заботливой подозрительностью не оставляла ему иного выхода.
Взять хотя бы сегодняшнее утро, одно из множества.
— Ты уходишь? Скоро ли вернешься? Куда ты идешь, дорогой?
— К Браги.
— Как замечательно. Передай Идунн мой поклон и проси заходить почаще. И скажи ей… Ах, что же я думала ей сказать? Ой, лучше я схожу с тобой, зачем тебе забивать голову женскими пустяками! Обожди немного, я сейчас буду готова!..
— Милая, прежде мне надо заглянуть к моим друзьям…
— Конечно-конечно. Не волнуйся, я найду, чем занять себя, пока вы будете беседовать. Я вам ничуть не помешаю.
— Дорогая, если хочешь повидать Идунн, то ступай к ней прямо сейчас. Я закончу свои дела и присоединюсь к вам.
— Женщине неприлично одной ходить в гости.
— Эта традиция не распространяется на Браги и Идунн. В их дом можно приходить когда угодно и кому угодно.
Нанна взмахивает длинными ресницами, кротко потупляет глаза:
— Я просто хотела прогуляться с тобой…
— Прогуляемся потом.
— А почему не сейчас?
— Потому что у меня есть свои дела!
— Прости, — Нанна смотрит умоляюще. — Не сердись. Хорошо, я останусь дома, а ты — ты ступай по своим делам, — но, стоит Бальдру сделать шаг к дверям, в спину прилетает отравленная стрела: — Но не позабудь, что обещал Форсети провести вечер с ним. Я-то переживу, а мальчик так обижается, когда ты забываешь данные обещания.
— Я всегда выполняю обещанное!
— Конечно, дорогой, — взгляд Нанны ясен и невинен, но там, на самой глубине синих омутов, нарезает круги что-то черное, хищное, готовое разить исподтишка. — Разве я спорю? Я просто говорю, что по дому дел невпроворот. Будь у нас девочка, все было бы проще, но мальчик нуждается в отцовском присмотре. Он еще мал, ему трудно понять, что отцу порой бывает не до него…
— Я скоро вернусь, — терпеливо повторяет Бальдр. Беззвучно кляня милую женушку последними словами — теперь и вправду придется тащиться к чертогам Браги. Предупреждать вдохновенного скальда и его подругу о том, что, если Нанна вздумает спросить, он гостил у них. Потому что Нанна непременно спросит. Нет, она всецело доверяет своему мужу… но любому слову мужчины должно сыскаться подтверждение. Так ей растолковала матушка, а достойная Неп дурочек не рожала.
Нанна расставляет силки и натягивает повсюду тончайшие нити с колокольчиками. Стоит ему сделать неосторожное движение — и раздастся тихий, зловещий звон, а тонкие брови Нанны сойдутся на переносице.
Бальдр выдумывает новые и новые причины отлучек из просторного, светлого, постылого дома. Он не в силах растолковать Нанне, что ему не нужно ни к Браги, ни к друзьям, ни на Поле Стрелков, ни в сады Фрейи. Место, куда его влечет — высокий утес над бескрайним морем. Бальдр сидит там, слушая шум волн и пытаясь понять, как же все так обернулось. Задаваясь вопросом, на кой предмет Нанне сдались бесконечные подвалы с запасами к зиме, штуки льна и холста, меха и сундуки с золотом и серебром. Нанна копит и копит, тщательно собирает монетку к монетке, шпыняет слуг, ведет учет, бегает по коридорам, звеня ключами. Если пророчества верны и Девять Миров все равно падут, она что, намерена прихватить накопленное добро с собой?
Вот если бы она хоть раз пришла на пустынный берег. Села рядом, свесив ноги в бездну, клокочущую яростным прибоем. Заговорила о чем-нибудь, не касающемся дома, грядущего торжества у Одина, ярмарки в Альфхейме. Свежий ветер трепал бы ее косы, выдергивая из них вьющиеся прядки, и дергал за подол. Чайки кричали бы над их головами, а заходящее солнце чертило огненную дорогу по волнам. Может, им бы посчастливилось увидеть стаю косаток или кита. Мир так огромен, так удивителен, а Нанну ничего не интересует, ничто не занимает. Маленькой хлопотливой курочкой она бегает по дому или бесконечно обсуждает с подругами незначащие глупости. Она улыбается, но в ее улыбках совсем нет радости. Она всегда поступает так, как дОлжно поступать доброй жене.
В начале их супружества Бальдр честно пытался что-то изменить. Расспрашивал женатых друзей, прислушивался к болтовне девиц, собирающихся в доме Фрейи. Хотел, чтобы Нанна была счастлива с ним. Чтобы позабыла наставления матери, бабки и тетушек, перестала изображать хорошую жену и стала просто Нанной.
Ничего не вышло. Наверное, он был недостаточно убедителен. Или не смог подобрать правильных слов, таких, чтобы Нанна ему поверила.
Разойтись бы миром, но как? Нанна честна и чиста. Не изменяет, не убегает тайком из дома, не попрекает мужа за его спиной, не злословит, не ворчит.
Просто она — не та.
Она — другая. Рядом с ней скучно и тоскливо. Бальдру все чаще хочется ответить на вежливые укоры Нанны резкостью. Просто чтобы узнать, вспылит молодая жена или сумеет удержать себя в руках. Нет, Нанна никогда не опустится до семейной склоки. Она не повысит голоса, не шмякнет тарелкой об пол, не будет кричать, что возьмет сына и уйдет к родителям. Нанна просто душу из него вытянет и на прялку намотает.
Надо было внимательнее прислушиваться к словам матери. Когда велись переговоры с семьей Нанны о будущем браке и позже, когда шли приготовления к свадьбе, Фригг была совсем не радостна. Казалось, в кои веки она готова нарушить гюйс-обет, приоткрыв перед младшим сыном завесу над тайнами грядущего. Фригг повторяла, что жениться всегда успеется, что спешка в этом деле ни к чему — но Бальдр, ослепленный и оглушенный собственной болью, твердил, что хочет только одного, взять Нанну в супруги. А отец всячески поддерживал и укреплял его в этой мысли, твердя, что брак и молодая жена быстро выбьют из сыновьей головы юношеский вздор.
— Стерпится — слюбится, — удрученно вздохнула тогда мудрая провидица Фригг, покровительница семейного очага. И вполголоса, чтобы не услышал любимый сынок, добавила: — Может быть.
Не срослось.
Бальдр вздохнул. Если б не сын… Если бы не сын, может, он и оставил Нанну. Вернул бы ее приданое, все, до последнего медяка, и щедро приплатил бы сверху. Пусть она и Форсети безбедно живут в Брейдаблике до конца дней своих. Пусть Нанна отыщет себе нового мужа, который станет с восторгом взирать на нее. Да только как в Асгарде посмотрят на того, кто ради своей блажи бросает жену с маленьким ребенком? Что скажут отец и мать? Что скажет огромное семейство Нанны во главе с асиньей Неп, женщиной строгих правил, железной рукой правящей своим многоголосым кланом?
Представив возможную стычку с грозной матушкой Нанны, Бальдр содрогнулся.
Море яростно вгрызалось в скалы, протачивая глубокие пещеры в каменной тверди.
Бредя в сумерках домой, Бальдр вспоминал, растравляя память. Вспоминал Ее. Ту единственную встречу в прошлом, когда и он, и Она были так молоды. Так невинны и неопытны.
Юную деву впервые привезли к асгардскому двору. Пока ее отец договаривался с Одином, Тору и Бальдру поручили занимать гостью беседой. Ну, и присматривать за ней. Потому как гостья была весьма странной, и это еще мягко сказано. Тор косился на чужачку с неприязнью, без необходимости оглаживая рукоять висевшего на поясе Мьёльнира. Бальдр же был покорен и очарован Ее таинственной красотой. Тем, как отважно она пыталась скрыть свой страх перед грозными асами. Он был готов днями напролет вслушиваться в звуки ее голоса — хрипловатого, словно подернутого инеем, и вместе с тем невыразимо мелодичного. Бальдр утонул в омутах ее очей, прозрачно-зеленых, точно ягоды молодого винограда, просвеченные солнцем. Запутался в черных как ночь локонах, перехваченных кожаными ремешками.