Тут настала пора удивляться Коле и Артему.
Вспомнили Микки Рурка и «Дикую Орхидею», которую из мужчин видел только Никита.
– У Рурка есть только один нормальный фильм – «Пуля», – заявил он.
– А «Девять с половиной недель»? – расширились глаза у Насти.
– А «Бойцовская рыбка»? – возмутился Коля.
– А «Таксист»? – ляпнула Марина.
– В «Таксисте» снимался Де Ниро, – поправила ее Саша.
– А ты похожа на Джулию Робертс! – Коля неделикатно ткнул в Сашу пальцем.
Все притихли.
– Да ладно! – хмыкнула Настя.
– Ни разу не похожа! – фыркнула Марина.
– Да вы посмотрите! – разгорячился Коля. – Если бы нос был другой – вылитая!
– Ничего общего! – всплеснула руками Настя. – Глаза совсем не те!
– Ребята, я все еще здесь и хорошо слышу, – заметила Саша.
– Саш, почему ты не красишь волосы в рыжий? – спросила Настя. – Тебе пойдет.
– Насть, это Саша у нас модельер, а не ты, так что заткнись! – выступила Марина, вспомнив о том, что у Насти есть все шансы увести у нее Никиту.
– Ты модельер? – охнул Артем и уставился на простой черный свитер Саши.
К сожалению, в его голосе слышалось скорее недоумение, чем уважение – и всем стало неловко.
– Ну, пока еще нет, – пояснила Саша. – Я только учусь.
Она умела прятать свои чувства – может, берегла их, как скряга, для лучшего повода.
– А ты, Коля, похож на Дени де Вито! – расхохоталась Марина, вступившись за своих.
Все засмеялись, потому что и правда похож, только в негативе: де Вито – темный, Коля – светлый.
– Слушай, Саш, тебе, реально, надо покраситься в рыжий! – стояла на своем Настя.
Марина на нее шикнула.
Саша пожала плечами. Она не любила, когда люди ей советуют, если она их о том не просит. Возможно, потому, что ей часто советовали. Всем казалось, что Саша не в состоянии сама распорядиться собственной жизнью.
Всем хотелось, чтобы она была как все мы, а она всегда отличалась.
Но наши бойкие девицы и не помышляли о том, что в этом ее «изюм». Может, ее трудно было сразу заметить – на голове у нее не голосили проблесковые маячки, и, наверное, это был недостаток – но и невидимой она тоже не была.
Ведь нам только кажется, что невидимое – серенькое, неприметное, скромное. Невидимым становится все, от чего хочется отвернуться, но не жуткое, страшное, а, к примеру, толстая женщина, или прыщавый подросток, или пожилая дама, которой не хочется уступать место в трамвае. Отвернулись – и забыли. Увидели снова – не узнали, будто и не было человека.
Сашу замечали, но не принимали всерьез. Ее нельзя было использовать, и она не представляла угрозы для девушек, а молодые люди в этом возрасте жестоки, потому что застенчивы, они не боятся подойти лишь к тем, у кого на лбу все написано.
О том, что случилось нечто выдающееся, я поняла, когда Саша позвонила мне на следующий день и сказала, что ей срочно надо меня увидеть.
Она приехала, достала из баула краску для волос и попросила выкрасить ее в рыжий цвет.
Я ее отговорила, и мы пошли за хной.
Она влюбилась.
Саша и сама это поняла, только не хотела признаваться, потому что тогда бы ей пришлось публично страдать, сомневаться, подсчитывать свои возможности и терпеть неудачу. Она так не умела. У нее не было таланта делиться своими переживаниями.
В отличие от нас, цирка шапито: акробатов, шутов и повелителей иллюзий, мастеров оптического обмана, которые играли с чувствами, как актеры – ух, какие плохие актеры! – Саша хотела, чтобы все было по-настоящему. Она нацелилась на Никиту, взвесила шансы и решила, что его добьется.
Вчера в туалете Настя и Марина делили клад. Они были похожи на незадачливых аферисток из комедий семидесятых – есть только карта с крестиком, а комедианты уже передрались.
– Он мой! – настаивала Настя.
– Почему это?! – подбоченилась Марина. – Это я его нашла!
– Марина, послушай, я тебе его не уступлю! В конце концов, пусть он сам выбирает!
– Ага! Сейчас!
– То есть мы не договоримся?
– С какой стати? Это моя добыча! Ты тут вообще ни при чем!
В тот вечер Никита уехал с Мариной. Красивая капризная Настя его быстро разочаровала – он был одним из тех практичных обывателей, что не ценят красоту саму по себе, ему подавай красоту прикладную, полезную в быту. Красавица проиграла хорошенькой девице с приданым – Марине.
Но тогда мы еще ничего о Никите не знали, и я зубной щеткой накладывала Саше на голову зеленую теплую кашицу, а она говорила о том, что в их академии все рисуют одно и то же, никто не понимает, что такое современный силуэт, будущие дизайнеры сочиняют одежду в лучшем случае для матрешек, а она хочет делать что-то такое, что можно носить на улице, поэтому ее ненавидит преподавательница по композиции костюма – считает, будто у нее нет фантазии.
И ни слова о Никите, которого мне уже безумно хотелось увидеть. Почему-то он меня нервировал, хотя, со слов Марины, я поняла – он очень-очень хорош собой.
– А у тебя, вообще, есть другая одежда? – поинтересовалась я у Саши.
– В смысле? – Саша нахмурилась, но вовремя вспомнила, что только половина головы измазана кашей из листьев лавсонии. И самой ей не справиться.
– Саш, ты будущая звезда модной индустрии, а ходишь в каких-то бомжовских обносках! – воскликнула я, ощутив власть, дарованную мне хной.
– По-моему, этот Никита – дешевка, – мрачно и не в тему сообщила Саша.
– То есть? – удивилась я.
– Сначала он запал на Настю. Потом мы приехали к Марине, он увидел пять комнат, доверху набитых антиквариатом, и немедленно перекинулся на Марину.
– И что? Трахни его, и дело с концом, – посоветовала я.
– А может, мне лучше в блондинку покраситься? Как ранняя Мадонна?
Мы тогда проговорили с Сашей всю ночь, и я начала кое-что о ней понимать.
Во-первых, в ней первый раз вспыхнула страсть.
Серьезная Саша, конечно, влюблялась, но каждая ее влюбленность чем-то напоминала правильную диету – когда ты худеешь по пятьсот граммов в неделю, медленно, но безвредно.
Каждую неделю Саша приобретала по полкило чувств к избраннику, узнавала его, привыкала. Несколько раз она срывалась, но эти случаи не оставили в ее душе ничего, кроме недоумения.
– Послушай меня! – Я взяла ее за руку. – Тебе надо с ним переспать и забыть его. Понятно?
– А Марина?
– Марина уже о нем забыла.
Но Марина не забыла. Она выставляла Никиту как трофей, хвасталась им, знакомила со всеми подряд. Скоро мы уже к нему привыкли.
– Можно, можно я с ним пококетничаю? – ныла еще одна наша подруга Даша.
Марина смеялась, разрешала, Никита смущался, но все же подыгрывал.
Мне он так и не понравился. Казалось, он ни на минуту не расслабляется – в этом у него было что-то общее с Сашей – и всех нас оценивает с точки зрения пригодности на товарно-сырьевой бирже. Вдруг мы ему пригодимся. Может, нас придется обменять на что-то еще.
Мы узнали, что он не москвич, а из Мурманска. В Мурманске его растила бабушка, мать пила. Мы тогда не верили, что бывает такая жизнь – ухмылялись, вспоминая какой-нибудь бездарный сериал или телехронику.
Никита в шестнадцать лет, после школы, приехал в Москву, поступил в Бауманский, но быстро сменил его на Институт связи, где можно было не учиться. Несколько лет он жил с каким-то алкоголиком, который завещал ему квартиру и торговал всем на свете – от лифчиков до автомобилей.
С ним сложно было разговаривать: он не читал книг, редко смотрел кино, не запоминал сюжет, не знал имен актеров, не интересовался модой, искусством – и все это можно было бы оправдать, но не хотелось.
Как ни странно, для большинства из нас Никита скоро стал невидимым – и его это, кажется, порядком утомляло.
Однажды Саша позвонила мне в три часа ночи на грани истерики.
Она вошла в квартиру, бледная, с глазами как у ведьмы и сказала, что переспала с Никитой.