– Что же я наделала? Боже, что я наделала… И как мне теперь здесь жить? Как… когда я ничего не могу исправить. Если бы только я могла объяснить ему… Я бы всё отдала, лишь бы увидеть его хотя бы раз, сказать ему, как я его люблю… Чтобы он не страдал от ненависти ко мне, чтобы он смог успокоиться. Как мне теперь…
На миг перед глазами Чжи Мона мелькнул Мост смерти{?}[Мост смерти (жизни) – мост самоубийц через р. Хан (Ханган) в центральной части Сеула.], через который они с Хэ Су проезжали несколько часов назад, пересекая Хан с юга на север, и он ужаснулся: откуда такие мысли? Отголоски интуиции проводника?
Нет, этого он не допустит.
– В сердце императора не было ненависти к вам, госпожа Хэ, – с нажимом повторил он. – В нём была одна лишь любовь. – Он потянулся к своей сумке, которая всё это время лежала рядом с ним, на соседнем стуле. – Я не сказал вам ещё кое-что.
Хэ Су испуганно вскинула на него покрасневшие глаза и застыла, перестав раскачиваться.
– Его Величество очень глубоко чувствовал. Это и награда Небес, и тяжкое бремя – любить так, что утрата любви превращается в смерть при жизни, – Чжи Мон говорил, а руки его открывали молнию на сумке, и Хэ Су напряжённо следила за их движениями. – И, чтобы выжить, чтобы не сойти с ума от тоски и одиночества, когда вас не стало, Кванджон писал вам письма.
– П-письма? Мне?
– Да, вам. И я не хочу, чтобы они остались не прочтёнными вовремя, как те, что писали ему вы, – Чжи Мон не глядя вынул желтоватый, чуть примятый, но крепкий лист рисовой бумаги, исписанный размашистым нервным почерком на ханче{?}[Ханча – китайские иероглифы, используемые в контексте письменности корейского языка.].
Хэ Су неотрывно смотрела на его руки, и её била крупная дрожь: она узнала этот почерк. Его невозможно было спутать ни с чьим иным, кроме её собственного.
– Это последнее из его писем к вам, госпожа Хэ, – протянул ей лист через стол Чжи Мон. – Есть и другие, но сейчас я прошу вас прочитать именно это.
И, поскольку Хэ Су так и не пошевелилась, он поднялся, вложил лист в её ледяные негнущиеся пальцы и направился к двери.
– Я не стану вам мешать. Читайте. А потом мы… Впрочем, читайте, госпожа Хэ, я буду поблизости.
Чжи Мон щёлкнул выключателем, зажигая свет на кухне, которая уже погрузилась в сумрак, и вышел в комнату. Там он встал у окна, вглядываясь в беззвёздное ночное небо, вдруг набухшее тяжёлыми войлочными облаками: кто-то провёл ритуал дождя, не иначе.
Сжав кулаки в карманах брюк, Чжи Мон отказывался признаваться самому себе, что его руки дрожат.
С чего бы?
Живописный зелёный пригород засыпал в предвкушении свежести ливня, и в сгустившейся тишине летней полуночи с кухни не доносилось ни звука. Как Чжи Мон ни напрягал слух, он не мог уловить даже дыхания Хэ Су, словно её там и не было.
Но она там была. И читала письмо, написанное ей тысячу лет назад.
Чжи Мон помнил каждое слово, каждый росчерк вишнёвой ветки, что вспарывала когда-то печальные воды озера Донджи, тревожа их и доверяя им сокровенные чаяния императора. И пусть в ту ночь придворный астроном не стоял за спиной Кванджона, скрываясь в зарослях гибискуса, как неизменно делал это раньше, он словно воочию видел потемневшее лицо с крупными чертами. Обычно непроницаемое, в тот момент оно было полно чувств и движений: тонкие ноздри подрагивали от сдерживаемых эмоций, готовых вырваться наружу, а губы шевелились, повторяя мысли императора. Но над озером, как и сейчас над домом Хэ Су, было тихо. И в этом скорбном безмолвии Чжи Мон безошибочно угадывал то, что было написано на воде.
Что ему письма, если он читал человеческие души!
Когда-то.
Наша жизнь подобна сну. Прав был король Тхэджо, когда говорил, что она коротка, быстротечна и мимолётна. Теперь и я это понял.
Падает снег, отцветают лотосы, небо плачет дождями – всё меняется, чередуется и возвращается вновь на круги своя. Только время уходит безвозвратно. Но меня это больше не печалит, потому что вместе с ним заканчивается и одиночество – мой неотступный кошмарный сон, в котором нет тебя.
Скоро я не смогу писать тебе. Быть может, это моё последнее письмо. Меня не оставляет предчувствие близкого конца, который станет всего лишь началом моего пути. Потому что я пойду искать тебя, Су.
Я не знаю, где ты, в каком времени, в каком из миров. Но я чувствую, как тебе плохо, вижу, как ты прижимаешь ладони к лицу, слышу, как ты плачешь и почему-то просишь прощения. Почему?
Ты всегда словно знала обо мне нечто такое, что не давало тебе открыться мне до конца, довериться и стать моей. Что же ты знала обо мне, Су? Что скрывала? Чего боялась?