Алмора, 10 ноября [1949]
Клари
Дорогая подруга, итак, пишу вам из Алморы, куда я прибыл первым за этот месяц. Здесь всё чудесно. Цепь Гималаев белее и таинственнее, чем когда-либо, простираясь до самого подножия Тибета, а я пишу вам эти строки сидя перед большим пылающим камином. Здесь так спокойно, словно шумы мира остаются где-то ниже, на равнинах, и в самом деле кажется, что именно здесь мы в большей мере принимаем участие в великом космическом действе, ощущаешь, что Судьба пронизывает каждую вещь, каждое существо. По горным тропам неустанно бродят мудрецы и йогины, ведомые нитью своего внутреннего созерцания и наличием гостеприимных пещер. Горы и тропы, кажется, полны невидимых вещей, и в самых глубинах существа эхом загадочной внутренней правды бьётся ритм будущего. Вы не представляете, какая тоска по Абсолюту, какая убеждённость в существовании некой потрясающей Истины захватила меня здесь. Возможно, здесь я реализую то самое "Всё есть Брахман" Индусов и даже моего бедного сердца, не уловившего его божественности, его обещанного величия. О, я не надеюсь ни на выскочек-учителей, ни на книги, ни на людей, ни на "посвящённых", но я терпеливо прозреваю эту тихую внутреннюю правду, расцветающую по мере продвижения по пути, я прозреваю в глубинах существа этот неприступный центр радости и умиротворения, это гармоничное взаимодействие вещей. Я начинаю понимать, что мы сами и являемся нашей собственной радостью и нашим страданием, нашим величием и нашей ограниченностью. Словно мы несём в глубинах себя весь мир, словно всё зависит от нашего внутреннего видения. И возможно, наше лучшее осуществление разворачивается согласно внутреннему циклу, через постоянное и всё более глубокое исследование внутренних возможностей...
И я вспоминаю чудесное стихотворение Уолта Уитмана:
"
Afoot and light-hearted, I take to the open road
Healthy, free, the world before me
The long brown path before me leading wherever I choose
Henceforth I ask no good fortune -- I myself am good fortune
You shall not heap up what is call'd riches
You shall scatter with lavish hand ail that you earn or achieve
What beckonings of love you receive, you shall only
answer with passionate kisses of parting ..." *
Конечно, велик соблазн взять посох пилигрима и отправиться в странствие в поисках этой внутренней истины -- настоятельной, очевидной... Всё остальное кажется лишь поверхностными водоворотами и эфемерной зыбью огромного океана незыблемости: возможно, в этом и смысл стихотворения, его внутренняя Красота, живущая позади разрозненных слов, его формирующих. Это по поводу сути вещей, к которой я хотел бы снова подняться и превзойти их выражение. И я начинаю прозревать нечто по ту сторону Мятежа.
Где-то А. Жид писал: "В любом искусстве есть элемент Бунта" -- о, как это верно -- и в той мере, в какой я являюсь бунтарём, я ощущаю себя художником, и как будто понуждаемым к Искусству, потому что в любом Бунте есть также элемент одиночества, которое может заполнить только Искусство. Но я также замечаю по ту сторону Мятежа, в глубинах себя, бесконечные возможности мудрости и безмятежную радость -- нужно лишь отправиться за ними.
Я провожу свои дни за рисованием и всё более и более увлечён живописью. Рисование для меня словно медитация, за пределами любых дискуссий, за пределами слов, более близко к тому смыслу вещей, который пытаются выразить цвета, более близко к тому спокойному и вечному истинному Я, которое превосходит нашу хаотичную и неуверенную поверхностную активность, кидаемую из стороны в сторону ветрами тысяч наших ощущений.
А между тем Брюстер предложил мне остаться у него до конца его дней, рисовать и медитировать. Я отказался. В воскресенье 14-го я снова спускаюсь в Дели, где я попытаюсь найти быстрый способ вернуться во Францию.
Я получил ваше письмо сегодня утром. Вы милая, и я знаю, что вы сделали бы невозможное, чтобы помочь мне. Не волнуйтесь за меня, я сожалею о том, что заставил вас пережить это волнение. Я хочу, чтобы вы не чувствовали абсолютно никакого сожаления о том, что не можете мне помочь. Всё это не имеет значения, и очень надеюсь, что дела Макса скоро наладятся.
Я не мог больше оставаться в Посольстве Дели. Вы не представляете себе маразма, в котором я жил посреди всех этих искренних идиотов. К тому же, я изматывал себя наркотиком. А теперь, вуаля, я полностью отказался от него, нахожусь в отличной форме, чтобы встретить лицом к лицу суровую парижскую действительность. Я хочу возвратиться во Францию, чтобы серьёзно заняться изучением основ картины и рисунка. Хотелось бы также узнать побольше о скульптуре, но главным образом упорно работать над живописью. У меня в запасе целый склад многочисленных опытов, начиная с 1939, пора что-нибудь реализовать -- Париж кажется мне превосходным местом для работы. К тому же, в Париже мне не терпится подвергнуть испытанию индийскую мистику, которая меня потрясает. Я хочу описать -- в жанре фантастики -- тот внутренний опыт, который я там получил, и одновременно человеческий опыт войны и лагерей: в обоих случаях я коснулся неких глубин человека, которые хотел бы выразить. Если судьба не будет против, то однажды я возвращусь в Индию, дабы окончательно встать на путь.
Но в Париже возникнут материальные проблемы. Нужно будет как-то жить. Моя мать телеграфировала мне, что я мог бы, вероятно, восстановиться в Колониальной Школе, если не вернусь в Париж слишком поздно. Интересно, насколько непримиримы во мне живопись и Коло*? В частности, я думаю, что ученикам Школы платят какие-то суммы, которые помогли бы мне прожить. Наконец, эти два года в Школе -- если меня восстановят -- возможно, позволили бы мне "заглянуть вперёд", лучше узнать, чего я хочу и чего стою. Два года -- достаточно времени, чтобы узнать, посвящу ли я себя полностью живописи, либо литературе, либо я должен смириться -- за неимением таланта -- с тем, чтобы надеть административную ливрею. Что вы об этом думаете? Возможно, что я прибуду в Париж слишком поздно для восстановления в Школе, в этом случае Судьба даст мне отличный выбор полностью посвятить себя живописи. Будь что будет, материальные трудности меня не слишком пугают.
Подруга, так хотелось бы поговорить обо всём этом с вами перед отъездом из Индии. Но кажется, это непросто. Я ещё не знаю, как буду действовать для возвращения в Париж.
............
Это так по-идиотски, быть остановленным на полпути денежными вопросами!
Ещё раз повторяю, подруга, не волнуйтесь за меня. Обнимаю вас от всего сердца, немного тяжёлого сердца. Хорошего вам отдыха.
Б.
U
Дели, 22 ноября [1949]
Клари
Подруга, посылаю это короткое письмо, чтобы сказать вам и Максу спасибо за вашу телеграмму. Вы -- ангелы.
............
Без сомнений, теперь уже слишком поздно, чтобы получить от вас письмо. И тем не менее, я с нетерпением жду, чтобы услышать ваше мнение о написанном в моём последнем письме из Алморы. Если я случайно -- скорее всего -- не попаду в Карачи, напишите мне в Париж, письмо будет ждать моего прибытия. Я очень хотел бы услышать ваше мнение перед тем, как бросить Колониальную Школу.