Вот подхватил новую временную "профессию": моя обязанность -- набрать в большом количестве для американской фирмы слюды, берилла, горного хрусталя в штате Минас Жерайс по разным шахтам, в беспорядке разбросанным по горам. Понемногу я учусь определять различные сорта слюды, различать кристаллы и их ценность -- есть некое эстетическое удовольствие в физическом контакте с минералами. Это первая "миссия": пятьсот килограмм слюды покоятся в "моём" джипе, который мирно ждёт во дворе Ранчо, когда, наконец, выйдет солнце.
Центр операций находится в маленьком городке под названием "Говернадор-Валадарис", где я устроил себе пенаты, посреди того, что я называю "Mica-belt" [слюдяной пояс]. Я счастлив был оставить журналистику, которой сыт по горло -- я чувствую себя лучше на дорогах. Однако, отдавая должное своему честолюбию, хочу заметить, что завершил журналистскую карьеру с блеском: руководство A.F.P. прислало мне поздравление за серию сделанных мной репортажей (о побеге из Аншиеты), и мне предложили "пост" при Директоре филиала Франс-Пресс в Бразилии. Но существует ли нечто, ради чего можно отказаться от этого? Всё, что я делаю, это следую за своей наибольшей плотностью. Вопрос всегда один и тот же: когда свобода достигнута, для чего эта свобода -- и может быть, прожить этот вопрос с полной осознанностью посреди этого неопределённого равновесия крайностей было самим смыслом жизни и условием нашего наивысшего роста. Чего стоит жизнь, если она не является в первую очередь напряжением? Мне кажется, что мы каждую минуту своей жизни должны проживать так, будто это вопрос жизни и смерти; никаких передышек, никакого отдыха; и каждый из этих моментов должен быть абсолютным утверждением того, что "это" стоило того, чтобы быть пережитым, быть продолженным. А иначе что? В каждый момент мы должны быть в состоянии утвердить свою жизнь, как самоубийца утверждает свою смерть -- этот экстремальный момент, когда мы решаем жить, а не умереть (или наоборот), и есть единственный момент истинного сознания.
Но как это трудно, Подруга, не засыпать, не поддаваться ежедневному сомнамбулизму. Каждый день мы должны бороться против тёмной глубинной силы -- силы наших привычек, нашего ментального автоматизма, которые тянут нас назад. Как это трудно -- оставаться бодрствующим и не скатываться каждый день в прежнее состояние!
Единственная польза "кочевничества", в котором я живу, это гигиена. Ежедневные неопределённости вынуждают меня объединить себя вокруг своей центральной сущности. Эти нарушения ритма во внешней жизни помогают сломать другой, внутренний, ритм, другой автоматизм. Впрочем, я прошёл стадию энтузиазма в отношении "новых опытов": не существует новых ситуаций, есть только внутренние колебания, флуктуации, и мой единственный мотив в том, чтобы овладеть этими флуктуациями.
Я действительно не знаю, к чему меня это приведёт. Мне кажется, иногда я переживаю опасное пари, я и вправду держу пари с Неизвестным, которое я надеюсь пробудить в своих глубинах. Порой мне кажется, что я переживаю что-то вроде чудовищного безумия, и всё вокруг меня тает: одиночество, необходимое целомудрие, безмолвие... и какое последнее слово этого безумия, если не пустыня, вакуум??
Незадолго до отъезда из Рио я нашёл в книжном магазине и пролистал Журнал А. Жида, где он опубликовал моё письмо, посланное "Учителю" в Египет. На меня произвёл любопытное впечатление текст этого письма, которое я чистосердечно и открыто написал более пяти лет назад. Вопрос, который меня тогда волновал, состоял в том, чтобы найти "учителя"; тревога, которую я выражал, состояла в том, что я предоставлен самому себе, без направления, без учителя. Какой путь проделан с тех времён: Индия, Франция, Гвиана... и тем не менее, я столь мало продвинулся. Теперь я знаю, что есть единственный учитель, это внутренний Учитель, которому нужно сказать ДА, ещё и ещё раз ДА, вопреки всему, как хорошему, так и плохому. Это ДА, я его произнёс и я им живу -- пытаюсь жить. Но если не считать этого нового жгучего осознания, что я сделал? В чём я прогрессировал? Вы, кто меня знает, вам должно быть известно, что я топчусь на месте... Иногда меня приводит в отчаяние, что я остаюсь чем-то вроде абсолютного вопроса без ответа, абсурдного пламени, сжигающего само себя.
*
* *
Говернадор-Валадарис, 31 августа
Наконец-то возвращение в Валадарис после полной перипетий, изматывающей поездки. Это освобождение путём физической усталости. Чем больше тело утомлено, тем больше мирного покоя в сердце -- поэтому я любил жизнь в Гвиане и буду любить, по крайней мере, какое-то время, новую жизнь, которую я веду здесь. О, Подруга, сколько времени понадобится, чтобы истощить эту плоть? чтобы реализовать эту полноту и этого нового человека, дремлющего в наших глубинах?... В одном из своих писем несколько месяцев назад вы написали то, что меня поразило: "В нас есть целый пласт, который не должен быть освобождён"; и вы добавляете: "Любой верхний предел, любой потолок является мещанским, независимо от его высоты". Не могу согласиться с вами, ведь речь идёт не о том, чтобы искать верхний предел, но о том, чтобы разорвать наши пределы, наши "нормы", на которых мы намереваемся зафиксировать человеческое развитие. Мне кажется, напротив, человек должен быть освобождён; или, скорее, его должно освободить, в некотором смысле родить, это новое существо, которое видит, которое знает лучше, чем человек с его глазами и его ограниченным интеллектом. Только сверх-человеческое меня интересует. Именно этого существа с его ясным видением мы должны достичь. Не в этом ли весь смысл эволюции? Также как в течение эпох жизнь разворачивалась из материи, а сознание из бессознательного на основе жизни; мне кажется, что мы должны обрести сверх-сознание на основе нашего несовершенного сознания... Это не потолок, это узкий проход, преображение, трансфигурация. А иначе что толку повторять из поколения в поколения вопросы прошлого? Мы должны действовать, а не дискутировать на тему проблемы жизни, пусть даже интеллектуально; лучше уж действовать, чем писать всё более и более утончённые психологические романы: и именно на человека мы должны воздействовать, напрямую, экспериментально. Как писал Кокто (кажется), наша супер-интеллектуальная цивилизация делает нас "мыслящими авторучками" (доказательство -- это письмо!) Когда мы испишем все наши авторучки, закончим все наши романы, что мы будет делать для прогресса человека? Этот вопрос всегда будет оставаться без ответа, а человек -- растерзанным. Нужно, наконец, решиться и перешагнуть стадию интеллекта, сломать интеллектуальный потолок, освободить наше сознание от его ограничений... Подруга, мы созданы для того, чтобы видеть ясно. Наша эпоха должна быть эпохой мечтателей или провидцев.
Я ощущаю с болезненной интенсивностью эту истину, но мы сталкиваемся в самих себе с таким сопротивлением, с такой злой волей. Ведь гораздо проще тянуть одну и ту же лямку, как мул, привязанный к своему жернову; гораздо проще ходить по кругу. Гораздо труднее преодолеть не наши склонности к человеческим удовольствиям, но как раз ту извращённую склонность, что заставляет нас предпочесть тревогу, страдание и горе вместо полноты и радости... Но нужно быть непокорным, как писал мне А. Жид. Сначала непокорным в социальном и семейном плане, но последняя и наиболее высокая наша непокорность -- это непокорность самому себе.