Здесь есть всё для того, чтобы убедить нас, что нет иного приключения, кроме внутреннего -- наиболее прекрасного из всех и, может быть, наиболее опасного. Так что, похоже, что этим искателям приключений даётся единственная задача -- задача индивидуальная: довести до крайности этот мир и людей, которые ещё не полностью заснули, через противоречия и надежды, через абсурдность, к этой последней границе между льдом и пламенем, на которой человек оказывается целиком захвачен всей своей наготой, своим безмолвием; это как последнее средство и последний шанс, последнее поприще. Именно начиная с этой наготы начинается преображение человека. Никогда не бывает слишком много непокорных, слишком много провокаторов. В определённом смысле, я всегда пытался нести скандал и возмущение повсюду, где я находился.
Но это настолько ограниченное действие... Что мы можем сделать? Какое мы имеем право воздействовать на других, в то время как мы сами обладаем столь жалким господством над своими внутренними силами, пребываем в потёмках, бросаясь от более-менее невротической депрессии к слишком нервной радости. Существует такой разрыв, такая задержка между этим существом света и проницательности, которое пытается родиться из наших глубин, и давящей массой наших физических и ментальных автоматизмов. Не путём странствий от одного тропика до другого, реализовав мимоходом пару проблесков, сможем мы исполнить нашу роль. Но в таком случае... И я по прежнему одержим Индией, некоторыми из людей, которых я там встретил, которые знают, которые обладают могуществом. Мне нужно найти в себе мужество окунуться в эту великую Индию -- и вернуться, когда я обрету некоторое мастерство... (Чем дальше я иду, тем больше убеждён, что судьба мира решается или будет решаться в Азии -- я имею ввиду Азию не в плане стратегическом, но в плане оккультном).
Это уже не письмо, а целый роман... Как трудно услышать его истинный голос посреди грохота слов -- надеюсь, в случае необходимости ты его услышишь, несмотря на мои собственные слова. Прощаясь, оставляю тебе свой вопрос: "Что мы можем сделать?" и если ты не прочь мне написать, хотел бы услышать твой ответ перед тем, как отправиться в дорогу, но я не могу ждать слишком долго.
С братским приветом
Б.
U
Валадарис, 12 ноября 52
Бернару д'Онсие
Дорогой старина Бернар,
Конечно, как ты пишешь, я "буду подыхать с голоду до самого последнего своего дня" -- однако, я предпочитаю умереть с голоду, но ощущать свободное и наполненное сердце, бьющееся в груди. Это сильнее меня, и я не чувствую в себе мужества торговать своей нынешней реальной свободой ради сомнительной свободы в пятьдесят лет, когда я буду иметь солидный счёт в банке. И какое мне дело до будущего, если всё моё настоящее наполняется будущим... У меня нет тех причин стремиться к стабильности, которые есть у тебя: есть лишь нескончаемый бунт, неутолимая жажда Свободы, которую я почерпнул из кратких омерзительных рассветов Бухенвальда и Маутхаузена. Есть во мне некая вещь, которая не заснёт уже никогда.
Следовательно, я пишу тебе сейчас, чтобы сохранить своё место на Провансе, о своём отплытии я сообщу E.W. 20-го.
Будь мужественным, старина. Твоё безденежье скоро закончится, и я желаю, чтобы у тебя было немного счастья, которого ты заслуживаешь.
Б.
U
Валадарис, 20 ноября [1952]
Клари
(Последнее письмо из Бразилии)
Дорогая подруга, ваше последнее письмо оставило меня в задумчивости, и я заметил -- всё, что касается вас, трогает меня до глубины души; нет ни одного из ваших поражений, ваших бунтов или ваших тревог, которые не были бы моими. Я думаю о той "пустыне", которая вас окружает, и я не могу поверить, я не хочу допускать, что то ценное, что есть в вас, не сумеет "выжить" в Карачи, как вы пишете. Я верю, что нужно испытать всё -- неважно, какой ценой, неважно, с каким риском, -- чтобы обрести или сохранить эту уникальную ценность, которая делает нас динамичными и сознательными существами посреди окружающих сомнамбул. В конце концов, Подруга, у нас нет других причин жить, не так ли?
Как бы я хотел заставить вас разделить мою уверенность, что есть нечто несравненное, что мы должны ОБРЕСТИ в нас самих. Мы лепечем и шатаемся, словно дети в ночи, но иная сила, иной образ в наших глубинах -- образ Радости и Проницательности -- ожидают, когда же у нас появится мужество принять их. Всё, что нужно, это только захотеть, только подумать -- но мы не умеем думать как следует, и мы вращаемся по кругу, следуя нашим привычным ментальным и физическим автоматизмам, мы не умеем концентрироваться... Подруга, хотелось бы рассказать вам с достаточной убеждённостью об этой странной радости, этой светоносной Силе, проникающей в нас словно живой источник, как только мы объединяемся, стягиваемся вокруг нашей наиболее внутренней Сущности. Подруга, мы живём на уровне кожи и знаем лишь малую часть наших владений, но должны быть обретены иные Могущества, иное более великое сознание; они здесь, в пределах нашей досягаемости, и, я это знаю, нам лишь нужно открыть глаза. Разве не написано: "Они имеют глаза, но не видят, они существуют, но их нет"... Уверяю вас, Подруга, вы не имеете права оставаться во сне, уступать рутине и обыденности в Карачи или в вашем собственном сердце.
Возможно, завтра вы напишете мне, чтобы я не обращал внимания на ваше последнее письмо, что это была лишь минутная слабость... Подруга, не обманывайте себя и оставайтесь внимательной к тем минутам тревоги, посещающей вас. Реагируйте неистово, если понадобится. Вы не имеете права позволять себе медленно угасать между бриджем в душный полдень под мурлыканье вентиляторов и хмурым вечером, который нечем разбавить кроме новинок "Century Fox" или болтовни английской Колонии. Разве ради этого вы ушли от Жилле?
Возможно, я ошибаюсь. Но знаете, сегодня речь уже не идёт о том, чтобы найти другого Макса, вы знаете, что это больше не "физический вопрос" -- или не только физический -- как вы тогда думали... Возможно, вы уже догадались, что оставляя Жилле, вы искали не только Макса, но некое, не знаю какое, свершение для себя самой -- что-то, что не принадлежало ни Жилле, ни Максу и что было вашим величайшим одиночеством, некой неустранимой, непримиримой ценностью, чем-то вашим.
Было бы проще решить эту проблему и ускользнуть от своих тревог, воображая, что другой Макс мог бы избавить вас от этого груза -- но мы одни на этом пути, на пару с самими собой, как в лучших своих проявлениях, так и в худших. Настанет день, когда нам придётся столкнуться ЛИЦОМ К ЛИЦУ с этими непримиримыми самими собой и идти до конца. Настанет день, когда нам придётся сказать ДА и объединить, сплотить самих себя вокруг нашего наиболее внутреннего сердца, вокруг нашего величайшего одиночества, и это словно свежий источник после долгого пути по пустыне. Нет другого выхода, Подруга, нет уловок. Нет других Максов -- или тогда соскальзываешь в "пустыню", о которой вы говорили, что служит лишь ещё одним способом умереть; мир полон таких живущих-мёртвых.