Тем временем я заканчиваю долгий маршрут, ведущий от Конакри до Абиджана, пересекая всю Верхнюю Гвинею и Берег Слоновой Кости. Я путешествовал наудачу, пересаживаясь на грузовики с арахисом или кофе, с врачами или плантаторами; заходил в деревни, затерянные в лесах на границе с Либерией, спал в негритянских караван-сараях и объедался бананами -- а также продавал Ларусса! Часто меня принимали за сумасшедшего, но я слышал печальные звуки там-тамов и видел чёрные племена, ещё не тронутые грязью цивилизации. Потом я заболел где-то в захолустье Берега Слоновой Кости. Не знаю, что это было, но всё увенчал мощный кризис малярии, полностью меня опустошивший (физически, морально и финансово). Тогда я спустился в Абиджан, дабы "восстановиться", во всех отношениях. Теперь всё в порядке, и примерно через десять дней я собираюсь в Дагомею: в Котону и Порто-Ново. Я снова поднимусь через всю Дагомею к Ниамей-Гао, чтобы, наконец, найти пустыню, "если Бог захочет". Неприятность в том, что я прибуду туда в самый скверный сезон, и я спрашиваю себя, не стоит ли мне переждать и прийти к лучшей форме, чтобы идти дальше. Тем не менее, начиная с Гвианы, я начинаю ощущать физический износ, и хочется провести два-три месяца в каком-нибудь тихом уголке Бретани. В конце концов, увидим... Как бы то ни было, в следующем ноябре-декабря я твёрдо решил, если позволят финансы, сбежать в Индию. Я слишком долго откладываю этот решающий для меня этап, и если я покинул Уотсона, то это потому, что я не представляю себе иного "будущего", кроме как в Индии. Если там я смогу быть полезным для тебя, то тем лучше, и для меня будет большой радостью снова увидеться с тобой и познакомиться с Маник -- но полагаю, что я продолжу свой путь дальше, сначала к Брюстеру, затем в Гималаи, где я, возможно, получу так необходимую мне "инициацию".
В твоём письме ты пишешь, что я мог бы быть тебе полезным, чтобы разработать твои заметки по традиционным вопросам. Ты думаешь, мне нравится "вытягивать" из тебя то, о чём ты позволяешь себе умалчивать! Возможно, мир и отрекается от своих убеждений, но есть несколько человек, подобных мне, которые могут тебя понять и которых ты не должен отвергать по причине слабости, вялости или разочарования; и ты это ЗНАЕШЬ. Для меня было бы великой радостью провести с тобой некоторое время, ведь есть столько вопросов, которые нужно решить и которые меня интригуют. -- Но временами в какой-нибудь из вечеров у меня просто кружится голова при взгляде на весь этот путь, который всё ещё отделяет меня от Индии; она так далеко, и предстоит продать ещё несколько сотен килограммов Ларусса, прежде чем преодолеть Суэц!...
Кроме всего прочего, я получил очень трогательное письмо от Уотсона. Это письмо глубоко тронуло меня не столько его предложениями, сколько выражением его отцовской дружбы. Конечно, я теряю "великолепный" шанс, но мне кажется, что я не найду Покоя, пока не возвращусь в Индию... От имени себя и своего брата Уотсон пишет, что в Бразилии меня всегда примут, если вдруг я захочу поймать шанс, предложенный мне, и он подчёркивает: "This business will continue long after my brother and I have passed off the scene". Уотсон предлагает увеличить мою зарплату в три раза "to begin with, and satisfactory upward adjustment within each year". Наконец, вместо квартиры в захолустье, как раньше, он предлагает мне перебраться в Рио... Всё это соблазнительно, и я весьма тронут дружбой Е.У. Но что делать??? Как ответить? Полагаешь ли ты, что для удовлетворения материального благосостояния я смогу отказаться от всего того, что мне дорого, от единственных ценностей, которые держат меня в жизни??? -- Бывают вечера усталости и отвращения, когда я чувствую себя готовым отступить; бывают дни, когда я чувствую себя изношенным и полностью опустошённым -- но разве это повод отречься от самого себя?... В то же время мне хотелось бы понежиться на солнышке несколько недель на пляжах Бретани. Возможно, тогда я видел бы более ясно и был более уверен в своих силах.
Пиши мне, старина. П.Р. из Абиджана перешлёт письмо, я надеюсь.
Обнимаю вас с Маник.
Б.
U
Ломе (Того) апрель [1953]
Бернару д'Онсие
Дорогой Бернар, твоё последнее письмо глубоко меня опечалило -- вероятно, ты всё ещё видишь "литературщину" в этой боли, я не настаиваю. В сравнении с тоном всего твоего письма, это меньший из упрёков и твоих слишком поспешных суждений, делающих из меня лицемера. Во всём твоём письме чувствуется раздражение, довольно частые бесполезные оскорбления, желание давать пощёчины. Почему? И потом, потеря друга всегда вызывает боль в сердце, и ты, возможно, кое-что понимаешь в этом.
Я ждал, прежде чем ответить тебе, потому что хотел выразиться ясно, или по крайней мере попытаться это сделать -- несмотря на твои насмешки. Главным образом, мне не хотелось, чтобы наша дружба закончилась подобным недоразумением. Заверяю тебя, это в последний раз, когда я тебе "надоедаю"...
Тебе нелегко переварить тот факт, что я покинул Уотсона. Для тебя единственным правдоподобным мотивом такого решения было моё желание удивить, "эпатировать" тебя: я не вижу ничего эпатирующего в решении, которое не имеет смысла само по себе, но лишь несёт в себе нечто для будущего. (В том же духе я уволился из Колониальной Школы и покинул Бюро Рудников в Кайенне. И доллары Уотсона ничего здесь не меняют). Наконец, признай, что моя "публика" была бы гораздо менее многочисленной, если бы я отказался от шанса разбогатеть только лишь для того, чтобы произвести на тебя впечатление... У меня не так много друзей, за исключением Брюстера и Ашрама. Если бы Уотсон не был твоим другом, а я не был твоим, я бы однозначно не держал тебя в курсе всех этих дел. И вероятно, я не сказал бы тебе ни слова об этом деле, если бы не был так одинок.
Есть ещё одна вещь, которой ты не знаешь и которую, возможно, теперь поймёшь лучше, -- что в каждом своём письме я обращался не к собственному "зеркалу", но к другу, чьей страстности и пыла мне недостаёт. Ты не представляешь, до какой степени я нуждался в этом друге. В действительности, уезжая из Бразилии, я покидал не столько Уотсона, сколько женщину, это единственная женщина, которую я полюбил за всю свою жизнь, её имя Иза. Не хочу впадать в литературщину, говоря о ней -- могу лишь сказать, что это больно. Думаю, ты понимаешь, что моей целью в последних письмах было найти ободрение и немного дружбы от тебя, но никак не желание "блефовать", пускать пыль в глаза. "Блеф" обошёлся бы мне слишком дорого.