Видишь ли, должно существовать нечто позади... Верующие, у них есть шанс... Жизнь, это нечто, что нам навязали; мы не выбирали...
Меня спасает то, что я могу жить, так сказать, по-скотски. Я читаю что-нибудь -- и забываю. Я спариваюсь, я иду в кино, я веду дела, так что я не думаю...
Мою мать пугает, когда я думаю... Именно поэтому мне иногда хочется вернуться в Палестину... Понимаешь, я бы создал спортивную команду, из молодых; я бы нашёл себе занятие, занимаясь другими -- но всё это, по сути, не меняет ничего, это слишком пустое, это не самодостаточно... Когда достигаешь всех своих целей, это ничего не меняет, всё начинается заново.
Верующие, у них есть шанс. Должны быть какие-то вещи позади, за завесой..."
U
Котону (Дагомея)
26 апреля [1953]
Клари
Подруга, не слова были нужны мне в течение этих долгих месяцев, проведённых в Африке -- поэтому я уничтожил некоторые из писем, которые начал писать вам. Мне нужны были ваша привязанность, ваше Присутствие. Совершенно естественно, что именно к вам я обращался, ибо вы, бесспорно, единственная, кто может меня понять. Мне вас не хватает, подруга.
Должен рассказать вам о четырёх последних месяцах: по прибытии в Дакар я всякими способами пытался устроиться в Горнодобывающую Компанию, проводящую изыскания в Сахаре; везде я сталкивался с тем, что "штат заполнен". В конечном счёте, оставшись без денег, я встретил алжирского еврея, предложившего мне отправиться внутрь Африки представителем "иditions Larousse"... чтобы продавать словари (!)
Уже четыре месяца я живу как бродяга и прошёл примерно четыре тысячи километров через Верхнюю Гвинею, Берег Слоновой Кости, Того и теперь Дагомею, шагая от деревни к деревне и от города к городу, продавая свои словари. Я повидал африканцев и белых всякого рода и встречал самый разный приём... Путешествовал на грузовиках с арахисом и какао в сопровождении плантаторов или командированных чиновников; ночевал в самых невероятных караван-сараях и конечно же продавал свои словари. Какая публика! Вначале я полагал, что мне едва хватит на жизнь и на то, чтобы ещё один день продолжать свой путь -- на самом деле, я даже кое-что заработал! На днях я собираюсь подняться через всю Дагомею до Ниамеи в Нигере и надеюсь немного изведать Сахару. Но подлинная Сахара -- это наше посредственное, всем удовлетворённое человечество. Я никогда не был настолько одинок и настолько свободен; истинная свобода -- это сурово.
Вот очертания моей жизни на протяжении четырёх месяцев. Я надеюсь возвратиться во Францию в начале июля, чтобы отдохнуть несколько месяцев, ибо начинаю чувствовать усталость от более чем двухлетнего бродяжничества от Гвианы до Африки без всякой осторожности.
Подруга, я встретил столько этих мелких администраторов, одним из которых я мог бы стать -- даже несколько таких, кого я знал раньше, к примеру, X, бывший судья из Пондичерри; они приняли меня за безумца и неудачника. На протяжении четырёх месяцев я узнал об "отречении" (простите за высокопарное слово) тех, кто был мне дорог: упрёки и неодобрение моей матери, молчание моего брата Франсуа, Ашрам; довольно оскорбительное письмо Бернара д'Онсие, который осуждает и не может простить меня за то, что я отказался от "блестящего положения", предложенного мне Уотсоном в Бразилии. Это одно из свойств моей натуры, настраивать против себя всех тех, кто обо мне судит. Вместе с теми, кто меня судит, я на протяжении нескольких месяцев спрашиваю себя: что если я не в "Поисках Неуловимого", что если я не живу "в литературе", что если мои скитания -- не "бегство", но движение вперёд, что если всё это не "бешеный эгоизм", если все мои увольнения не "театральность" или, ещё хуже, "комедия, чтобы эпатировать самого себя". Как только пытаешься выйти из "нормальной жизни", кажется, что сразу же наталкиваешься на других, провоцируешь их, они тут же начинают классифицировать тебя, снабжать этикетками с их маленькими грязными заголовками и их приземлёнными "объяснениями".
Подруга, я пишу всё это не для того, чтобы пожаловаться, ибо я принимаю последствия своих действий -- пишу только для того, чтобы поделиться, призвать вас в свидетели. Уже многие месяцы я шагаю в ночи, я потерял это "состояние милости", которое прежде ощущал в себе, и вместе со всеми другими, порицающими меня, задаю себе вопрос -- нет ли чего-то "ложного" в моей жизни, в моих поисках. Возможно, это просто физическая усталость, но я больше не уверен в себе, я сомневаюсь в своих поисках, я осуждаю себя, как осуждают меня другие. Подруга, никогда я не был так одинок. Какая тёмная ночь... Подруга, а вы как считаете? Вы меня осуждаете? Вы...
Я прибыл к решающему повороту в моей жизни, ибо в ближайшие месяцы надлежит решить, стоить ли мне окончательно возвратиться в Индию. В норме я должен был бы возвратиться в Индию в конце этого года. Целый пласт моего существа, без сомнения, лучший, требует этого возвращения и знает, что не будет мне Покоя, пока я не доведу до конца этот внутренний опыт, начатый более пяти лет назад в Индии. Но есть и другой пласт существа, пребывающий в ночи... Да, я прибыл к решающему повороту, и кажется, что всё объединяется против меня, дабы задержать и заставить повернуть назад: я вам не рассказывал, что незадолго до моего отъезда из Бразилии я встретил женщину, Изу, и решил, что люблю её? Надо сказать пару слов об Изе: это воинствующая коммунистка, несколько раз побывавшая в бразильских тюрьмах, ибо в Бразилии коммунизм -- "государственное преступление". Эта миниатюрная женщина, молчаливая и страстная, младшая дочь итальянского эмигранта, организатора фонда забастовок, профсоюзов, тайных собраний, который проводит часть своего времени с другой стороны большого театрального декора Рио, занимаясь помощью бедным семьям и социальным просвещением рабочих. Изе 27 лет и её семья избавилась от неё в 16 лет, отдав в руки бразильского адвоката, который сделал ей двух детей. Адвокат этот только и занимается тем, что кутит в Париже или Рио, и Иза отделилась от него (разводы в Бразилии запрещены). На время раздельного проживания супругов суды запретили Изе жить с детьми под предлогом того, что она принадлежала к коммунистам и могла бы дать детям дурное воспитание. У неё два сына, старшему должно исполниться шесть лет, и она может видеться с ними два воскресенья в месяц. Кроме того, Иза состоит в Театральной Консерватории Рио, и у неё множество талантов... Я познакомился с Изой незадолго до отъезда из Бразилии и провёл с ней чудесные дни. Однако, я покинул её и уехал в Африку, потому что хотел быть свободным, возвращаясь в Индию. Если я вообще способен любить, то Изу я люблю, или полагаю, что люблю.
Иза этим летом хочет присоединиться ко мне во Франции, дабы напоследок провести вместе несколько счастливых месяцев до моего отъезда в Индию. Я не знаю, подруга, я не знаю, хватит ли у меня мужества снова всё оставить, и вместе с осуждающими меня я задаюсь вопросом, не живу ли я в "литературщине", не в погоне ли я за "Неуловимым". Да, кажется, всё объединилось, чтобы тянуть меня назад, и недавно я снова получил письмо этого американца Уотсона, у которого я работал в Бразилии. Он стар, не имеет детей и управляет одним из самых крупных слюдяных бизнесов в Бразилии с филиалами в Нью-Йорке и Лондоне. В письме Уотсон предлагает мне вернуться в Рио, обещая сразу же дать оклад, который я имел прежде, и ясно говорит, что я унаследую его дело, когда он "сыграет в ящик"...