U
Париж, 24 октября [1953]
Бернару д'Онсие
Бернар
............
Я маюсь в Париже целый месяц без денег, в комнате под крышей, считая часы в ожидании отъезда, которого ты, вероятно, не хочешь и которого не сможешь приблизить -- это меньшее, что можно сказать. Когда ты пишешь мне, что "всего этого не произошло бы", если бы я попросил туристическую визу, это лишь особый способ завуалировать правду: в официальной телеграмме с отказом из Дели ясно говорилось, что мой "гарант" отказался от того, чтобы давать обычные финансовые гарантии. Без сомнений, мотив, опрометчиво выбранный мною для въезда в Индию был плохим мотивом -- потому что мне всегда трудно не говорить правду -- но для дела это не имеет никакой важности, индийские власти интересует ТОЛЬКО одно -- есть ли у меня финансовые гарантии. Другой пассаж из твоего письма оставил меня в недоразумении, и мне хотелось бы получить от тебя некоторые уточнения; говоря об этой авиационной компании, откладывающей оплату твоих комиссионных, ты мне пишешь: "Если в последний момент они решили не платить, нам ВСЕМ хана..." Должен ли я понимать это так, что ты предполагаешь не отдавать мне те 350 тысяч франков, которые я тебе поручил? Мне кажется, впрочем, что твои последние письма "готовят" меня именно к такой возможности. Однако, когда я вручал тебе эти деньги (наличными...), ты уверял, что собираешься тотчас же положить их в Банк Дели, чтобы они ожидали моего прибытия. Ты даже настаивал, чтобы я вручил тебе как можно большую сумму, "чтобы не позволить их израсходовать". Всё это не лишено юмора. (...) Ты прекрасно знаешь, что эти деньги для меня не роскошь, но нечто ЖИЗНЕННО важное, столь же важное для меня, как и для тебя. В придачу, мне надоело вкалывать, тупо вкалывать для того, чтобы получить и реализовать проект, который я вынашиваю в течение пяти или шести лет... Так что я надеюсь, что ты сможешь возместить мне по крайней мере ежемесячными взносами то, что мне необходимо ДЛЯ ЖИЗНИ.
............
Что бы ни случилось, я ДОЛЖЕН отправиться в Индию, и если в течение нескольких дней не будет новостей из Дели, я предприму новые действия в Париже и на Кэ д'Орсе*, где буду представлен тому, кто занимается индийскими делами и кому я объясню "ситуацию" -- впрочем, спрашивается, как я собираюсь объяснить ему всё это.
(...) Извини, что "надоедаю тебе", но я полагаю, что прямота -- всё ещё одна из наиболее ценных форм дружбы.
Tibi
Б.
U
Париж, 4 ноября [1953]
Бернару д'Онсие
Дорогой Бернар, твоё письмо от 31 слишком несправедливо. Впрочем, в глубине души ты и сам должен понимать, что оно несправедливо -- также, как и то письмо, которое ты однажды написал мне в Африку. (...) Именно потому, что я придаю большое значение нашей дружбе, последней защите от окружающего нас одиночества, я и хочу, чтобы ты попытался понять, насколько твоё письмо несправедливо. О, Бернар, у нас так мало братьев в этом мире, зачем же сходу громить нашу дружбу! Конечно, я рискую подвергнуться насмешкам за подобные строки.
Моё последнее письмо продиктовано необходимостью увидеть ситуацию ясно и в целом. Все твои письма на протяжении трёх месяцев были полны сомнений и недомолвок по поводу гарантии, которую ты должен был мне дать для визы, и по поводу денег, которые позволили бы мне жить первые несколько месяцев в Индии. Признай это. Мне нужно было знать, какого курса держаться, чтобы принять решение: я больше не мог оставаться целыми днями в своей каморке, в которой становится всё холоднее, по восемнадцать часов в день спрашивая себя, как мне уехать в Индию. Но меня мучил не столько вопрос денег, сколько вопрос визы, и я задавался вопросом, что всё это могло значить, почему ты отказался от того, чтобы дать необходимые гарантии?? Моё последнее письмо, где я попытался ясно проанализировать ситуацию, по крайней мере, обяжет тебя признать, что ты отказался дать мне гарантии именно потому, что больше не считаешь меня ни в "здравом уме", ни "уравновешенным". Конечно, меня это печалит. Что ты, подобно всем остальным, классифицируешь меня как "помешанного". Но печаль эта касается только меня. Однако, чего я не понимаю, так это скрытых недомолвок во всех твоих письмах на протяжении трёх месяцев: почему бы не сказать мне об этом раньше? Почему ты согласился быть гарантом, когда мы встретились в Париже? Если бы ты отказался, я бы больше ничего не требовал от тебя, кроме уведомления о том, что ты не можешь возвратить мне "деньги". Я был бы извещён и начал бы искать другие способы. Для меня были невыносимыми бездеятельность и неопределённость, в которую ты меня погрузил.
............
У меня достаточно признательности к тебе, чтобы простить и забыть многие вещи, даже твои поверхностные суждения обо мне. Мне больно, что ты принимаешь меня за чокнутого и неуравновешенного, и это, на мой взгляд, более серьёзно, чем даже история с визой сама по себе. Но в конце концов, полагаю, что дружба куётся путём долгой борьбы с вечными недопониманиями. В отличие от тех, кто не является нашими друзьями, мы не пытаемся устранить недоразумения -- это и приводит к нашему одиночеству, твоему среди людей, принимающих тебя за "авантюриста без совести и достоинства", и к моему среди тех, кто принимает меня за одного "чокнутого деятеля литературы". Воистину, бесполезно пытаться заводить себе приятелей среди тех, кто нас судят и осуждают; наш единственный способ противостоять -- это наша дружба.
Если ты не хочешь видеться со мной, я не знаю, какой адрес отеля в Дели тебе дать, чтобы ты передал мне деньги, эти мерзкие деньги, потому что я не собираюсь или не собирался останавливаться в Дели, разве что для того, чтобы увидеться с тобой. Я собирался сразу же сбежать в Алмору. (...) Но я считаю, что даже если моё письмо тебя не убедит, тебя убедит время, и однажды мы с тобой встретимся, я в этом уверен.
Я ещё не получил визу, но я тронут всеми совершаемыми тобой действиями. Теперь я жду с надеждой и нетерпением.
............
И по-прежнему считаю себя твоим другом.
Б.
U
Париж, 18 ноября [1953]
Клари
Подруга, несколько строк, только чтобы сообщить вам, что я лечу самолётом в пятницу 27 ноября (Компанией T.A.I.), прибывающим в Карачи в воскресенье 29-го на заре. Учитывая утренние часы прибытия, прошу вас не приходить специально на аэродром. Я зайду к вам утром в тот час, который вы посчитаете приемлемым для встречи! Надеюсь, вы будете в Карачи в это время, в противном случае тотчас же предупредите меня, чтобы я сразу ехал в Дели-Алмору... Нужно ли что-нибудь привезти вам из Парижа?
Дабы вы не были "разочарованы", сразу вас предупреждаю, что за прошедшие четыре года я стал настоящим дикарём и закоренелым отшельником -- но не могу отказать себе в радости по приезде обнять вас и немного подискутировать.