Я вас очень люблю, Клари. Как будто я пишу своей Матери -- я имею ввиду идеальную Мать -- (польстите себе!), и я на дне, слишком неуравновешенный, больной и удручённый.
Хочу рассказать вам ещё кое-что, теперь, когда я реализую свой опыт концлагерей -- без ужаса, тревоги или отчаяния, хладнокровно -- лишь с ощущением, что нечто в моей механике сломалось. Уже три или четыре месяца я живу с чем-то вроде постоянной тревоги -- которая доставляет мне физическую боль; у меня впечатление, что я чувствую эту тревогу всей своей кожей. Тревога по поводу чего? я не знаю.
Мне стоило бы сходить к психиатру и подвергнуться психоанализу (!). Действительно, есть нечто, что больше не работает ровно, без перебоев. Я рассказываю вам обо всём этом без грусти, без горечи. Есть нечто, что держится за меня, несмотря ни на что (это не моя книга, не любовь, не деньги, не комфорт), это детское желание сесть на свою яхту и уйти на три-четыре дня в море, в полном одиночестве. Это глупо. И потом, есть ещё и вы, но в-основном, конечно же, этот инстинкт, заставляющий нагромождать дни друг на друга в силу определённой инерции.
Возможно, я нуждаюсь в большей дружбе, привязанности, но с этим дефицит. Я очень дорожу Бароном, но у меня впечатление, что я ему слегка поднадоел. Я бесполезен, как для себя самого, так и для других. Знаете, как эти маленькие "ранние гении", которые внезапно сдуваются, как воздушный шарик, исторгая жалобный стон.
Я нуждаюсь в том, чтобы научиться жить -- как ребёнок, ибо я забыл первые шаги.
(неоконченное письмо)
U
Карикал [сентябрь 1947?]
Клари
Дорогая
................
Что вам сказать? Моё состояние всё более и более плачевно. У меня впечатление ВОЗВРАЩЕНИЯ К ИСХОДНОЙ ТОЧКЕ... Круг, в котором я заперт, монотонный, несокрушимый. В некотором роде, печать смерти, или духа.
Скорее даже не муки и беспокойства, но ПУСТОТА. И я не вижу никакого решения. Как бы я себя ни вёл, я буду внутри круга, всегда... Прежде я говорил себе, что хоть где-то должно существовать КАКОЕ-ТО решение, избавление от самого себя... Теперь же... Теперь я как будто истощён, и день за днём я позволяю времени старить себя ещё на один бездушный день.
О, как бы я хотел захотеть чего-нибудь. В своём письме к Л. я говорил, что чувствую в глубинах себя что-то вроде ритма; ритма, который мог бы воплотиться в поэме или Красоте. Это так. Ритм, бесконечно обвивающийся вокруг самого себя.
Я пишу вам сидя у пруда... под крики птиц.
В моей голове пустота.
Если бы только у меня было желание принять опиум.
Я написал Л. -- ибо я люблю Л., как люблю музыку или поэзию. Она нематериальна, она есть Любовь. И я не хотел бы узреть её глазами. Это -- ОНА.
Но сие ни к чему меня не приведёт.
Если бы только... я пожелал быть гением.
Только чтобы успокоить этот рассеянный внутренний ритм, собрать его в едином крике любви, в Красоте.
Клари, моя дорогая маленькая Клари, я в самом низу. Намного ниже, чем во времена моего великого "отчаяния" в жаркий сезон. Конечно же, вы ничего не можете сделать для меня. Поймёте ли вы, если я скажу, что нечто СЛОМАЛОСЬ внутри меня... Впечатление потерявшегося.
Круг замкнулся.
Лучше бы я отправил это письмо дьяволу.
Вам не стоило "делать ставку" на меня.
Вы бы тоже проиграли.
Я очень устал. Обнимаю вас.
Б.
Кто бы мне дал немного чистоты?
U
Янаон, 1 ноября [1947]
Клари
Приветствую Вас.
В поезде, несущем меня в Янаон, я в который раз перечитывал Годы Презрения. Я снова остановился на той же фразе (в предисловии): "Трудно становиться человеком. Но, возможно, это сделать легче, углубляя свою общность (с другими людьми), чем культивируя свою особенность". И я не знаю, что и думать... Жилле разрешил проблему, и о таком человеке, как Жилле, я думал в своих сомнениях.
Я слишком долго был учеником того, кто писал: "Я ненавижу симпатию, находя в ней лишь признание разделяемых с кем-то чувств". Но мне неведомо, в какие пустыни уводит подобная гипертрофия "Я"...
Это вечная история, "боль ВЕРЫ" в очередной раз приносит мне страдания. Чтобы освободиться от себя, нужно суметь войти в "общность" с "другими". Нужно во что-то верить. Как бы я хотел стать коммунистом!
Но говоря по совести, я не имею права обладать верой. Это было бы слишком удобно. Таким образом, нужно дойти до конца самого себя. Нужно разорвать пузырь.
Обнаружить чистую суть.
Ибо решение можно найти только в себе.
В выражении своей истинной сути.
Придётся вместе с Франком и Гварнеро сбросить все маски. Нужно было разбить, разрушить... демаскировать религии, патриотизмы, философии. Нужно было упиться любовью до сифилиса, наркотой до тошноты. Нужно было дойти до конца интеллекта, до стены, которую мы не можем перепрыгнуть. Создать ВАКУУМ. Разорвать один за одним все пузыри, чтобы больше не путать их с путеводными огнями. Нужно было дойти до грани суицида и истребить в мыслях всех "других". Поколеблены все человеческие АБСОЛЮТЫ. Это Я опустошено.
Итак, это ТА САМАЯ стена.
Я не хочу оставаться перед этой стеной. Я не потерял вкус к жизни, как вы мне писали.
Я потерял лишь вкус к другим.
Во мне осталась лишь эта ужасная творческая страсть. Ключ ко всем моим надеждам и всем моим разочарованиям. Твори, и всё будет спасено, всё будет оправдано, и ко мне возвратится моя плодовитость.
Я обречён к тому, чтобы стать артистом. Нужно. Нужно.
В Искусстве вся любовь, вся вера; а за Любовью и за Верой, вопреки словам или за их фасадом, есть выражение вечной человеческой и божественной КРАСОТЫ. Для меня Искусство -- единственный способ присоединиться к другим, к тем другим, к которым я не могу присоединиться с помощью Любви, или веры, или идеальной политики, философии или патриотизма.
Творить -- для меня это единственный способ победить вязкое безраздельное одиночество человеческого состояния.
Творить -- это выражение Я наиболее глубокого, наиболее внутреннего, и одновременно выражение того, что является наиболее ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ.
Нужно преодолеть СЛОВА,
Отыскать чистую ЭМОЦИЮ.
Чёрт! Я должен идти на аудиенцию к губернатору -- бывают дни, когда хочется уйти в монахи.
...До настоящего времени я жил так, будто должен был ждать чего-то от других. Теперь я знаю. Самое трудное -- трансформировать это одиночество в Искусство. Не стать бездарем, пустоцветом*. Обогащать это одиночество, удобрять его. И несмотря ни на что я прихожу к выводам Мальро -- хотя и другими путями, -- когда он говорит:
"Мне нравится полагать, что смысл слова искусство заключается в попытке помочь людям осознать их собственное величие, которое они игнорируют в себе".
Здесь, у меня под руками, в моём сердце -- вся эта материя, которую нужно месить, месить всеми своими надеждами и отчаянием, всеми своими сомнениями и озарениями. О, Бог мой, это непросто.