Наши отношения изменились, как по мановению волшебной палочки. Только что я был рабом нашего эпистолярного общения, рабом своего желания писать и читать письма подруги по переписке, а в следующее мгновение я оказался главным, мог командовать, мог полностью контролировать чувства, до той поры господствовавшие надо мной.
Секс меня интересовал, и я воспользовался возможностью поднять этот вопрос, расписывая свой вымышленный опыт, не скупясь на ложь о том, чего я никогда не делал и не знал, как делать, но уверял, что хотел бы делать это с ней. Поскольку мы любим друг друга, подчеркивал я, в этом нет ничего предосудительного. Это естественно и прекрасно.
Она ответила в том же духе.
С того времени наши письма стали непристойными, не по-взрослому порнографическими, однако — для двух детей нашего возраста с полным отсутствием опыта — довольно грязными.
В конце концов я убедил Киоко прислать мне фотографию, на которой она снята вообще без одежды. Она сфотографировалась сама, стоя перед зеркалом в ванной комнате. За ее спиной виднелась узкая душевая кабинка, справа, на белой крашеной стене — простая железная вешалка для полотенец. Сама Киоко стояла в центре, фотоаппарат скрывал ее лицо, кроме губ и лба. Она явно нервничала, и ей не хватило смелости снять всю одежду; она просто стянула до колен платье и трусики. Однако я увидел все, что хотел увидеть.
И мне это понравилось.
Я ответил ей не сразу. Не знаю точно почему. Я рассматривал фотографию ночью в постели, играя со своим пенисом, и не мог не думать о ней все воскресенье и понедельник, но, наверное, я немного обиделся, ведь Киоко не попросила у меня подобного фото. Я, скорее всего, не послал бы, но было бы мило, если бы она попросила.
Вероятно, я также хотел немного утвердиться в своей новообретенной власти, заставляя Киоко ждать ответа.
Какова бы ни была причина, я держался неделю, а потом, когда весь дом давно уже погрузился в сон, снял пижаму и трусы и написал Киоко свое самое красочное письмо. А потом, глядя на фото, опять играл с пенисом.
Следующее письмо я получил от ее отца… только адресовано оно было не мне, а моим родителям. Я узнал конверт и перехватил его, подумав сначала, что это письмо мне от Киоко. Однако темные резкие буквы незнакомого почерка подсказали мне: это нечто другое. Я в ужасе отнес письмо в комнату, закрыл дверь и, аккуратно вскрыв конверт, достал белый лист простой почтовой бумаги.
Ее отец нашел и прочитал мои письма.
А Киоко не выдержала и все признала.
Суть письма, написанного на ломаном и трудно воспринимаемом английском, сводилась к тому, что я опозорил свою родню, а его дочь превратил в шлюху, которая теперь никогда не сможет выйти замуж за юношу из хорошей семьи, потому что я ее развратил. Мистер Йосицуми ругал моих родителей за то, что они воспитали мальчика с такими низкими моральными качествами, и требовал, чтобы они наказали меня за непростительное развращение его дочери.
Он также послал письмо мисс Накамото.
У меня пересохло во рту.
Я перечитал последние слова, чтобы убедиться, все ли я правильно понял из этих отрывистых английских слов. Я пишу объяснить достопочтенной учительнице Накамото никаких больше друзей по переписке. Ошибиться в смысле было невозможно. Мои глаза метнулись к середине письма. Вы наказать мальчика за плохой характер и мораль ваш долг, как родителя.
Ну уж нет, этого я не допущу. С бешено бьющимся сердцем я разорвал письмо на мельчайшие кусочки, завернул клочки в салфетку, отнес в ванную комнату и спустил в унитаз. А что дальше? Расскажет ли мисс Накамото директору? Вызовет ли она или директор моих родителей? Грозит ли мне временное исключение из школы? Или меня арестуют? Все казалось возможным, и я лишь надеялся на то, что отец Киоко не знает адреса мисс Накамото или адреса школы.
Пустая надежда. В школе Киоко в Японии имелся адрес компании «Друзья по переписке», а там-то адрес моей школы точно знали. Нет. Мой единственный и незначительный шанс на спасение только в том, что письмо затеряется на почте.
Мы не были религиозной семьей. Мы никогда не ходили в церковь. Однако основные представления у меня имелись, и впервые в жизни я сложил ладони, закрыл глаза и совершенно серьезно попытался молиться. Добрый Боженька, пожалуйста, не дай мисс Накамото получить то письмо. И пусть мои родители не узнают, что произошло. Огради меня от беды. Всю свою оставшуюся жизнь я буду хорошим. Клянусь. Аминь.
И чтобы уж наверняка, я повторил молитву. И еще раз. И еще. И еще… пока, наконец, не заснул.
На следующее утро я пришел в школу нервный и напряженный. До начала занятий поболтался с Робертом и Эдсоном на игровой площадке, но никак не мог сосредоточиться на разговоре и вряд ли замечал, чем мы занимались. С первым звонком я потащился в класс.
И сел за свой стол.
Мне казалось или мисс Накамото действительно старалась на меня не смотреть? Трудно сказать. Вроде она вела себя как обычно: проверила присутствие учеников по списку, произнесла вместе с нами клятву верности флагу США, а затем, разделив на группы по чтению, вывела первую группу к доске. Я попытался убедить себя, что исполнение смертного приговора откладывается по меньшей мере на день.
На перемене мисс Накамото попросила меня задержаться.
Ее голос прозвучал спокойно, серьезно и официально.
Я, дрожа, сидел за своим столом. Я точно знал, что меня ждет, и сердце колотилось, как взбесившийся барабан. Мисс Накамото подождала, пока все вышли, закрыла и заперла дверь. Из верхнего ящика своего письменного стола она достала конверт, совершенно такой же, как адресованный моим родителям и перехваченный мной.
— Я получила это письмо вчера, — медленно произнесла она. — От отца Киоко Йосицуми, твоей подруги по переписке. — Пауза. — В письме он сообщает, что вы обменивались… э… неподходящими посланиями и что ты убедил ее послать тебе ее фотографию без одежды. Это правда?
Я не ожидал, что мисс Накамото так сразу перейдет к сути. Я не смел взглянуть на нее и не поднимал глаз. От стыда я вспотел и раскраснелся.
— Джейсон? — В ее голосе не было ни доброты, ни сочувствия.
Не отрывая взгляда от столешницы, я молча кивнул.
Это было болезненно для нас обоих. Может, она смущалась так же, как и я, но не остановилась. Она прочитала мне длинную лекцию о приличном и неприличном поведении, неприемлемых отношениях и приемлемых темах для обсуждения мальчиками-пятиклассниками. Я молча слушал ее суровую критику, надеясь, что выгляжу раскаявшимся достаточно для того, чтобы все это поскорее закончилось.
Мисс Накамото сложила письмо, убрала его в ящик стола и тяжело вздохнула.
— Джейсон, я сильно в тебе разочаровалась. Боюсь, ты больше не сможешь участвовать в программе «Друзья по переписке». Думаю, не стоит добавлять, что никаких лишних баллов ты не получишь. Я поставлю тебе «неудовлетворительно» по английскому и основам гражданственности. Ты понимаешь почему?
Я горестно кивнул.
Мисс Накамото никогда меня не полюбит. Я теперь ей даже не нравлюсь.
— Я очень разочарована, — твердо повторила она.
— Не говорите моим родителям! — выпалил я, и это были первые мои слова.
Прозвенел звонок. Через несколько секунд одноклассники вернутся с перемены. Я в отчаянии смотрел на мисс Накамото.
Она кивнула.
— Мистер Йосицуми сообщил мне, что послал письмо и твоим родителям. Пусть они сами решают, как отнестись к твоим поступкам. Я, со своей стороны, сделала все, что должна была сделать.
Спасибо тебе, Боженька, подумал я.
Вернувшись домой, я выбросил все письма Киоко и даже ее фотографии. Я порвал оставшиеся конверты и почтовую бумагу, выбросил в мусорное ведро ручки и карандаши.
За следующие шесть лет я не написал ни единого письма.