Это последнее заявление, из которого видно, что наиболее активная и беспощадная часть инквизиции вышла на первые роли, соответствует заметкам историков о повторных преследованиях по ужасному обвинению в колдовстве. Булла папы Иннокентия VIII прозвучала как набат против этого страшного преступления и выставила его в самых мрачных тонах, в то же время она поощрила инквизиторов к безжалостному выполнению своих обязанностей, к поискам и наказанию виновных. «Дошло до наших ушей, — говорится в булле, — что многие из мужчин и женщин не избегают общения с дьяволом и что этими колдовскими занятиями они причиняют горе и людям, и животным, что они губят браки, вредят родам у женщин и не дают увеличиваться поголовью рогатого скота, они вредят зерну, виноградникам, плодам на деревьях, траве и посевам на полях». Для каждого такого случая у инквизиторов на вооружении была апостольская власть, они призывали «осудить, заключить в тюрьму, наказать» и так далее. Ужасны были последствия этой буллы на всем континенте, особенно в Италии, Германии и Франции. Около 1485 года Куманус сжег под видом ведьм сорок одну бедную женщину за один год в графстве Бурлиа (Пьемонт). В последующие годы он продолжал преследование с таким неослабевающим рвением, что многие бежали из страны.
Альциат[210] заявляет, что один инквизитор в тот же самый период сжег сотню колдунов в Пьемонте и продолжал упорствовать при расследовании до такой степени, что терпение людей кончилось, они собирались и уезжали из страны, после чего вся сфера полномочий перешла к архиепископу. Этот прелат консультировался с Альциатом, который тогда только получил докторскую степень по гражданскому праву, в области которого позднее прославился. Перед судом предстали несколько несчастных колдуний, которых, согласно гражданскому праву, приговорили к лечению чемерицей, а не к смерти на костре. Одни из них обвинялись в том, что насмехались над распятием и отрицали свое спасение во Христе, другие убегали, чтобы участвовать в шабаше ведьм, несмотря на все запреты, некоторые только присоединились к групповым танцам вокруг дерева ведьм. Мужья и родственники клялись, что эти женщины оставались в постели и спали во время предполагаемых экскурсий. Альциат рекомендовал мягкие и умеренные наказания, постепенно люди в стране стали успокаиваться.
В 1488 году сельская местность на четыре лиги вокруг Констанцы была превращена в пустыню ударами молний и ураганом, двух женщин теми или иными способами заставили признаться, что они виновны в опустошении местности и приговорили к смерти. Около 1515 года в Женеве были казнены пятьсот человек как «протестантские ведьмы», отсюда можно судить, что многие пострадали за ересь. Сорок восемь колдуний были сожжены в Равенсбурге за четыре года, как сообщает Хатчинсон, по распоряжению автора «Молота ведьм».
В Лоррене ученый инквизитор Реми хвастался, что отправил на смерть за пятнадцать лет девятьсот человек. Поскольку многие были изгнаны из страны, то целые города были на грани разорения. В 1542 году за один год в Комо, Италия, была отправлена на смерть тысяча человек и в течение нескольких лет ежегодно погибало около ста.
В начале следующего столетия преследование ведьм во Франции происходило с яростью, которая была непонятна, и среди этого веселого и живого народа были сожжены очень многие. Некоторое представление о предрассудках их судей можно получить со слов одного из самих инквизиторов, Пьера де Ланкра[211], королевского советника парламента Бордо, который был в комиссии под председательством Эспанеля по расследованию актов колдовства. Сообщения поступили из Лавора и его окрестностей у подножия Пиренеев в мае 1619 года. Некоторые выдержки из предисловия к отчету о процессе будут лучшей характеристикой состояния ума, в котором Ланкр приступил к оправдательным решениям своей комиссии. Его рассказ принимает форму повествования о прямой войне между, Сатаной, с одной стороны, и членами королевской комиссии — с другой. «Потому»,— говорит советник де Ланкр с большим самомнением,— что ничто не могло быть лучше предназначено для того, чтобы поразить ужасом демона и его владения, как комиссия с такими безграничными полномочиями». Сначала Сатана сумел сделать своих вассалов, которые предстали перед судьями, достаточно сильными, чтобы они могли выдержать допросы, так что если пытки на время прекращались, несчастные впадали в забытье, а потом заявляли, что глубокий ступор «таил в себе что-то от рая и был позолочен, — как говорил судья, — из-за присутствия дьявола», хотя, по всей вероятности, все это очарование, наваждение, скорее всего, возникает из-за естественного контраста бесчувственности в состоянии изнеможения и предшествовавшей агонии при пытке.
Судьи заботились о том, чтобы демон редко получал преимущество, не давая своим жертвам в большинстве случаев никакого перерыва для отдыха или сна. Сатана тогда начинал, бросая прямой вызов, не давать открываться рту обвиняемого и силой мешая говорить чем-то, почти видимым, в горле. Тем не менее, чтобы опозорить дьявола, некоторые из обвиняемых находили средства признаться и бывали повешены или, чаще всего, сожжены. В этом случае демон терял много к себе доверия. До приезда грозных членов комиссии он проводил свое «расширенное заседание» ( пленарное заседание) перед городскими воротами Бордо и в сквере перед дворцом Гальена, в то время как его публично оскорбляли собственные вассалы и в разгар шабаша дети и родственники осужденных ведьм не выдерживали и говорили ему: «Отстань! Ты обещал, что наши матери, которых арестовали, не умрут, и посмотри, как ты сдержал свое слово! Их сожгли, и они всего лишь горстка пепла». Чтобы прекратить мятеж, у Сатаны было два приема. Он зажигал воображаемые огни и уговаривал мятежников пройти через них, ободряя тем, что судейский костер так же холоден и безвреден, как и тот, что он продемонстрировал. Найдя свое спасение во лжи, которой он, как хорошо известно, приходился отцом, он снова решительно утверждал, что их родители, которые, казалось бы, пострадали, на самом деле были в безопасности за границей и что, если дети обратятся к ним, они получат ответ.
Те соответственно задавали вопрос, и Сатана отвечал каждому из них голосом, который напоминал покойного родителя почти также удачно, как это мог делать мсье Александр.
Приступая ко все более жестким нападкам, члены комиссии накануне одного из дьявольских шабашей поставили виселицу, на которой казнили жертв, прямо на то же самое место, где обычно располагалось позолоченное кресло Сатаны. Дьявол был возмущен этим оскорблением, но оказался настолько бессилен, что смог выразить свое возмущение лишь угрозами повесить мсье д’Амона и д’Уртуббе, джентльменов, которые ходатайствовали и помогали организовать комиссию, а также сжечь членов комиссии на их собственном костре. Мы с сожалением должны сообщить, что Сатана не смог выполнить ни одного из этих своих похвальных решений. Устыдившись собственных отговорок, он пропустил три или четыре шабаша, посылая своим представителем мелкого бесенка, в котором никто не чувствовал уверенности в себе. Когда он обрел мужество снова встретиться со своим парламентом, архилукавый скрыл поражение и уверил собравшихся, что вступил в судебное разбирательство с Богом, которое выиграл очень удачно, что сто двадцать малолетних детей переданы ему в возмещение убытков и что ведьмы отправлены за этими жертвами.
После такого крупного надувательства он ограничился мелкими пакостями, чтобы воспрепятствовать приближающейся передаче признавшихся в суд, который был более легким, так как некоторые из них могли говорить на баскском языке.
Недостаток места не позволяет детально объяснить тот остроумный метод, с помощью которого ученый советник де Ланкр объясняет, почему округ Лабур был особенно подвержен эпидемии ведовства. Главная причина, видимо, состояла в том, что это горный район, чистый, пограничная область, где все мужчины ловят рыбу, а женщины курят табак и носят короткие нижние юбки. Человеку, который в таком самонадеянном и причудливом состоянии духа составил громадный том a quarto ( в четверть листа), полный величайшего абсурда и самого большого цинизма, когда-либо выраженных на бумаге, была оказана милость христианнейшего монарха: он получил самую полную власть, какую только можно было продемонстрировать на этих бедных людях, и мог с таким же величайшим благоразумием направить прожорливого волка на беззащитное стадо, для которого это животное было естественным врагом, а они его естественной добычей. Священник, как и крестьянин, попадал под подозрение этой жестокой комиссии, и де Ланкр пишет с большим самодовольством, что обвиняемые доставлялись на судебное разбирательство по сорок человек в день; шанс спастись был невелик — ведь предубежденные судьи слышали доказательства невиновности только через переводчика. Понимающий читатель может легко это себе представить. Среди других крупных нарушений самых обычных правил можно отметить, что обвиняемые в своих признаниях противоречили друг другу при каждом случае, касающемся описания сказочного дворца, в котором, как считалось, они собирались и где председательствовал дьявол. Все говорили о позолоченном троне, но кто-то видел ужасного дикого козла, кто-то уродливого человека, распростертого, словно под пыткой, некоторые, с лучшим вкусом, замечали огромную расплывшуюся фигуру, напоминающую разбухший древесный ствол вроде тех, что находят иногда в древних чащобах. Но де Ланкр был не «Даниил, пришедший судить»[212], и несовпадение свидетельств, которое спасло жизнь и доброе имя Сусанны, не помогло колдунам Аабура.
210
Джованни Андреа Альчато ( Alciato, 1492 — 1550 гг.) — итальянский юрист, один из основател средневековый итальянский гуманист, ученый, автор «Книги эмблем» — основополагающего труда тех времен по эмблематике.
211
Пьер де Ланкр (Lancre, 1550 — 1631) — французский инквизитор, отправивший на костер по обвинению в ведовстве более шестисот человек. Историк Жюль Мишле называл Ланкра «гасконцем, хвастливым и самодовольным, гордым своими достижениями...»; это, прибавляет Мишле, «человек остроумный и проницательный, и поскольку он демонстративно заявлял, что имеет дело с молодыми ведьмами, то мог, таким образом, знать всю правду».
212
Скотт цитирует «Венецианского купца» В. Шекспира; ср.:
«Шейлок.
О, Даниил здесь судит! Даниил!
Почет тебе, о мудрый судия!»
(перевод Т. Щепкиной-Куперник).
Известны также карикатуры с теми же словами, опубликованные в журнале «Панч» в 1842 г.