Их спальни часто посещали существа, похожие на собак, однако возникавшие словно ниоткуда и пропадавшие в никуда.
Деревянные колоды, остатки большого дерева, называемого Королевским дубом, расколотые на поленья для топки, сами собой раскидывались по дворцу; стулья оказывались то тут, то там; кровати приподнимались так, что ноги оказывались выше головы, а затем резко падали; доски для резки хлеба будто по своей воле плавали над головами. Затем вдруг ударил гром, сверкнула молния, призраки появлялись в разных обличиях; один из членов комиссии видел копыто, которое ударило по подсвечнику так, что горящая свеча отлетела на середину комнаты, а затем аккуратно растерло свечу до красного пепла. Над изумленными и напуганными людьми творились и иные, куда более злые шутки; наконец комиссия покинула Вудсток, не исполнив поручение парламента, и впоследствии заявила, что подверглась нападению инфернальных сил (отметим, что происходившее носило скорее характер жестокой шутки). Все раскрылось после Реставрации; выяснилось, что за инфернальные силы подвизался некто Джайлс Шарп, который сопровождал комиссию в качестве клерка. Этот человек, чье настоящее имя было Джозеф Коллинз из Оксфорда, по прозвищу Шутник Джой, оказался тайным роялистом, хорошо знакомым со старым поместьем Вудсток, где он бывал до гражданской войны. Будучи человеком отважным и решительным, Джой использовал свои знания о тамошних потайных дверях и секретных коридорах, чтобы с помощью слуг напугать комиссию.
Личное доверие членов комиссии облегчило его задачу; было замечено, что верного Джайлса Шарпа посещали самые необычные видения. Ужасы, пережитые членами комиссии, перечислены с должной серьезностью Синклером, а также доктором Плоттом.
Пока существует вера в подобные происшествия, пока их продолжают приписывать демонам, явления наподобие Вудстока будут случаться еще не раз. В этой истории не может не удивить тот набор средств, каким удалось вызывать такой ужас, охвативший даже умнейших и благоразумнейших членов комиссии. Полагаю, упомянутый Шутник Джой, забавляясь над парламентариями, испытывал чувство собственного превосходства, когда наблюдал их панику. Вообще в его фокусах прослеживается и самолюбование, сродни восторгу школьника, швырнувшего камень в витрину магазина, и ощущение собственной неуязвимости и удовлетворения оттого, что его не поймали с поличным.
В 1772 году ряд дел, начатых на Двенадцатый день[260], привел в ужас деревню Стоквелл близ Лондона и оставил у некоторых ее жителей непоколебимую уверенность в дьявольских происках. Тарелки, блюда, фарфоровые чашки, стеклянная посуда и прочие предметы движимого имущества, находившиеся в доме пожилой дамы миссис Голдинг, казалось, внезапно ожили, сдвинулись со своих мест, стали летать по комнате и разбиваться вдребезги. Подробности этой сумятицы были одновременно любопытны и тревожны, а потери невосполнимы.
Среди этой суматохи ходила взад-вперед служанка миссис Голдинг, молодая женщина по имени Анна Робинсон, которая славилась на всю деревню тем, что ни на миг не могла усидеть на месте, разве что на молитве в церкви. Эта Анна Робинсон состояла на службе у пожилой леди всего несколько дней; интересно, что она с замечательным спокойствием восприняла происходящее, тогда как все остальные паниковали и советовала своей хозяйке не тревожиться и не огорчаться, так как помешать этому все равно нельзя. Разумеется, возникло подозрение, что мисс Робинсон спокойна неспроста. Пострадавшая миссис Голдинг пригласила к себе соседей, но те долго не задержались — когда на их глазах вновь начала сама собой биться посуда, они поспешили покинуть странный дом. Миссис Г олдинг перебралась к приятельнице по соседству, однако выяснилось, что «пляску святого Витта» она принесла с собой, поэтому ей пришлось оставить гостеприимный кров. Подозрения насчет Анны Робинсон между тем крепли; наконец, миссис Голдинг рассчитала служанку — и буйство посуды прекратилось раз и навсегда.
Это обстоятельство ясно указывает на то, что Анна Робинсон и была причиной необычайных явлений; впоследствии некий мистер Брейфилд убедил Анну и стал ее доверенным лицом, благодаря чему нам теперь известны подробности случившегося. Всему виной оказалась любовная история; единственной магией служили ловкость Анны Робинсон и простодушие очевидцев. Она прикрепляла к посуде длинные конские волосы, а под некоторые предметы подкладывала куски проволоки, за которые дергала; другие предметы она сбрасывала на пол сама, незаметными быстрыми движениями, тогда как свидетели «бесовщины» проклинали нечистую силу. Когда в доме никого не было, Анна ослабляла веревки, на которых висели колбасы и сыры, так что продукты падали едва ли не от дуновения ветерка. Еще она использовала некоторые химические реакции и, восхищенная своими «достижениями», нечаянно зашла далее, чем собиралась поначалу. Таково объяснение стоквеллской загадки, которая напугала множество здравомыслящих людей и получила почти такую же известность, как загадка кокланская, еще один пример «потустороннего мошенничества».
Признаться, когда мне впервые попалась на глаза заметка об этом деле, я решил, что передо мной — эксперимент над доверчивостью публики в духе Свифта.
Многих мошенников разоблачили, многие, напротив, остались нераскрытыми, но достаточно знать, что случаи мошенничеств нередки, чтобы в очередном случае с привидениями заподозрить аферу. Припоминаю попытку обмана, совершенную в окрестностях Эдинбурга; ее сразу же пресек помощник шерифа, один из тех, чьи привычки — недоверчивость и подозрительность. Ныне покойный мистер Уолкер, прекрасный человек, священник в Дунотаре в Мирнее, сообщил мне любопытную историю о мошенничестве, которым занималась молодая деревенская девушка, настолько сноровистая в метании камней, кусков земли и других пригодных для этого предметов, что долгое время невозможно было установить причину суматохи, случившейся исключительно по ее желанию.
Вера в то, что подобные события возникают как следствие происков нечисти, покажется менее удивительной, если мы вспомним о ловкости рук, демонстрируемой фокусниками или мошенниками-профессионалами; лишь привычка к таким зрелищам примиряет нас с ними, а еще во времена наших отцов многие посчитали бы эти фокусы колдовством. Зритель, который оказывается одураченным, не слишком охотно убеждается в своей ошибке, и потому, когда он слышит о вероятном участии в событии сверхъестественных сил, ему тяжело выказать недоверие — гораздо проще воспарить в эмпиреи. Очень часто разоблачение обмана зависит от сочетания некоторых обстоятельств, которые, если к ним присмотреться, неминуемо раскроют тайну.
Например, однажды в компании я слушал своего знакомого, человека разумного, убеждавшего всех в подлинности замечательной истории о призраке, рассказанной ему его знакомым. Действие происходило в древнем замке на берегу Морвена, где человеку, видевшему призрак, случилось поселиться.
Когда он собрался прилечь, ему дали понять, что его спальню время от времени навещают призраки. Он не обратил внимания на предупреждение, поскольку не верил ни во что подобное, а в полночь проснулся оттого, что к нему кто-то притронулся. Открыв глаза, он увидел фигуру высокого горца в старинной живописной одежде и с окровавленной повязкой на лбу. Вне себя от страха, этот человек хотел было вскочить и убежать, но призрак встал перед ним в лунном свете, вытянув руку так, словно преграждал путь, а другой рукой сделал жест, означавший: лежи и не шевелись. Так прошло более часа, и наконец призрак удалился. Необычная история привлекла значительное внимание, ее обсуждали, пока в ходе перекрестного допроса домашних не выяснилось, что главное действующее лицо этой истории — акцизный чиновник. Именно в столь прозаической профессии и крылось объяснение: шотландцы напустили на чиновника призрак древнего героя, чтобы за его спиной пронести контрабандный спирт, с поставками которого чиновник, по всей видимости, боролся.
Бывает и так. что незначительная, пустая по своей сути причина дела, не слишком очевидная для стороннего наблюдателя, упускается из рассмотрения, так как никто не желает признать, что оказался участником событий, о которых стыдно вспоминать. Инцидент такого рода случился с джентльменом по рождению, отлично известным в мире политики и знаменитым точностью своих наблюдений. Вскоре после того как он унаследовал состояние и титул, среди его слуг пошли разговоры относительно странного шума, слышимого по ночам в семейном имении; причину шума выяснить никак не могли.