Если Вы хотите заняться научной работой потом, то с самого начала Вам надо приучаться разбираться во всяких научных вопросах до конца. Главное — никогда не запоминайте, не поняв.
Если разовьете в себе все Ваши способности, то, конечно, по окончании университета, приезжайте ко мне, и тогда Вам, как и всем другим молодым людям, будет открыта возможность поступить к нам в институт на научную работу.
Уважающий Вас П. Капица
51) Э. РЕЗЕРФОРДУ 13 сентября 1937, Москва
Дорогой мой Профессор,
Я давно Вам не писал. Возможно, потому, что очень устал и было слишком много работы. 1 августа мы кончили работу в лаборатории и отправились жить в маленьком домике милях в 35 от Москвы. Это жилье временное, очень примитивное, рядом строится небольшой дом, но дело идет очень медленно, боюсь, будет тянуться еще год или два. Место очень красивое, мы живем у реки, в сосновом лесу.
Хотя лаборатория и была закрыта, мне приходилось ездить в город, так как в Институте или, вернее, вокруг Института продолжались кое-какие строительные работы, главным образом штукатурные или ремонтные, и эти поездки в город и обратно несколько испортили мой отпуск. Надеюсь, что нынешний год будет последним годом строительства. На даче у меня было
много физических упражнений — мы очищали наш участок от старых пней и выкорчевали их изрядное количество. Дирак и его жена жили у нас в течение трех недель, и он также увлекся этим занятием. Очень забавно видеть Дирака женатым, в нем появилось больше истинно человеческого, и я рад, что он устроен в своей личной жизни. Его Мапси нам понравилась, мне кажется, она будет ему хорошей женой.
Повидать и Дирака и Бора в одно лето было большой для нас радостью, так как мы очень здесь одиноки. Бор приехал в июне, возвращаясь домой после своей поездки вокруг света. Он был с г-жой Бор и своим сыном. Они пробыли 6 дней, и он выступил с публичной лекцией, которая имела большой успех. По-моему, он прочел ее очень хорошо[81]. Мы порядочно поговорили с Бором, и я намного лучше узнал его, и он мне очень понравился. Это очень хороший и тонкий человек. Он сказал, что будет чаще приезжать, чтобы повидать нас, и я думаю, что это очень хорошее решение. <...>
Я очень Вам благодарен за то, что Вы продлили пребывание Пирсона у нас еще на один семестр. Я не думаю, что он мне понадобится еще после этого срока. У нас есть теперь два хорошо подготовленных человека, которые могут приступить к работе с ожижителями, а Пирсон в ближайшие три месяца закончит новый гелиевый ожижитель, который будет намного более мощный, чем наш прежний. Он будет давать около 6—9 литров в час (я надеюсь) и будет значительно проще в управлении. Все части уже сделаны, и нам осталось только собрать их вместе. Новый тип детандера также представляется весьма многообещающим. Если мы действительно будем получать так много жидкого гелия, то у меня есть идея, как заставить адиабатическую установку работать по магнитному принципу, чтобы получать значительно более низкие температуры. Сделать это с малым количеством гелия было бы, конечно, трудно.
Шёнберг прибыл несколько дней назад и теперь собирает всю свою аппаратуру.
Семья моя в порядке. Лето было очень хорошее, было много солнца, и оба мальчика сильно загорели и были здоровы. Питер ходит в школу и относится к этому очень серьезно, но ему немножко тяжело начинать занятия с новым языком.
Хотелось бы совершить небольшую прогулку по свету, посмотреть французскую выставку[82], навестить Вас в Кембридже. Это совершеннейший идиотизм — то, как нас, русских ученых, маринуют тут. И люди, по-видимому, не понимают, как это плохо для развития нашей науки. Но я, наверное, буду последним, кому будет разрешено выехать за границу.
Дирак и Бор рассказывали мне о Вас, и я очень о Вас скучаю. Может быть, когда-нибудь Вами овладеет извечная страсть Вашей великой нации к путешествиям и Вы приедете навестить нас здесь? Все можно было бы устроить самым тихим образом, без каких-либо лекций и пр.
Надеюсь, что Вы хорошо отдохнули летом и снова со всей энергией возьметесь за работу. Пожалуйста, пишите мне, это такое для меня утешение — получать вести о Вас и Кембридже. Надеюсь, что смогу писать Вам чаще, теперь это делать легче, поскольку мы вернулись в город и я могу найти покой в моем кабинете.
Я представляю, что все Ваши внуки стали совсем взрослыми и Вы скоро можете стать прадедушкой.
Передайте, пожалуйста, привет от меня леди Резерфорд. Анна просит меня передать Вам и леди Резерфорд свои лучшие пожелания.
52) П. А. М. ДИРАКУ 7 ноября 1937, Москва
Дорогой Поль,
Большое спасибо за письмо[83]. Ты прав, что смерть Резерфорда — большой удар для меня. Я все время надеялся, что увижу его снова, и даже в последнем письме ко мне он намекал, что его поездку сюда, чтобы повидать меня, нельзя считать невероятной[84].
Как ученый, Резерфорд, конечно, признан повсюду, но Резерфорд как выдающаяся личность был известен лишь тем, кто работал с ним.
П. Капица
Больше всего я любил в Резерфорде его простоту, он всегда избегал всяких сложностей в науке и личной жизни. Он просто не выносил ничего сложного, он терпеть не мог ни сложных приборов, ни запутанной дипломатии, и поэтому жить и работать с ним было так легко и приятно.
С уходом из Кембриджа Ч. Т. Р. Вильсона, Резерфорда и ряда молодых физиков создается впечатление, что кембриджская школа экспериментальной физики в Кавендише находится в опасности, и мне кажется, что тебе, как одному из ведущих физиков в Кембридже, следует обратить особое внимание на поддержание великих традиций Кавендишской лаборатории, имеющих такое большое значение для всего мира.
Этот год оказался для меня очень тяжелым —тяжело потерять в один год и мать и Резерфорда.
Работа в лаборатории идет совсем неплохо. Новый большой [гелиевый] ожижитель дает 4 литра в час. Этого вполне достаточно для нужд лаборатории, хотя это и меньше предполагавшейся производительности. Но я надеюсь, что некоторые усовершенствования, которые мы собираемся внести, без особых трудностей доведут ее до расчетной величины.
Я возобновил свою работу по гальваномагнитным явлениям. Эффект Зеемана закончен и почти готов к публикации. Семейство наше чувствует себя хорошо, Анна более подробно напишет об этом Манси. Мы часто вспоминаем ваше пребывание у нас, и мы все надеемся, что ты по-прежнему будешь навещать нас каждый год, но уже не один, а вместе с Манси.
Сердечный привет Манси.
Всегда твой П. Капица
53) Н. БОРУ[85] 7 ноября 1937, Москва
Дорогой Бор,
Я уверен, что Вы очень опечалены смертью Резерфорда. Для меня это большой удар. Все эти годы я жил с надеждой, что снова увижу его, а теперь эта надежда ушла. Недостаточно было переписываться с ним. Вы же знаете, что когда говоришь с ним, то его глаза, выражение его лица, интонация его голоса выражают намного больше, чем его слова.
Я любил Резерфорда и я пишу Вам потому, что знаю, как Вы относились к нему. И когда он говорил о Вас, мне всегда казалось, что из всех своих учеников он любил Вас больше всего. По правде говоря, я всегда немного завидовал Вам. Но сейчас это ушло.
Я многому научился у Резерфорда, но не физике, а тому, как делать физику. Резерфорд не был по складу своему критиком. Вы, наверное, как и я, никогда не слышали, чтобы он вступал в спор по каким-нибудь научным или житейским вопросам. Но каждый, кто окружал его, ощущал на себе его влияние. Достаточно было его примера и всегда кратко высказанного мнения, которое в конце концов оказывалось верным.
Однажды мы беседовали с ним в профессорской комнате Тринити-колледжа вскоре после Максвелловских торжеств, и он спросил меня, как мне все это понравилось. Я ответил, что «не понравилось, потому что все докладчики старались представить Максвелла как сверхчеловека. Максвелл действительно один из самых великих физиков, когда-либо существовавших, но он же был живым человеком, а это значит, что у него были человеческие черты. И для нас, поколения, которое не застало Максвелла, было бы значительно более полезным и интересным узнать о подлинном Масквелле, а не о сахарном экстракте из него». Резерфорд громко рассмеялся и сказал: «Хорошо, Капица, поручаю Вам после моей смерти рассказать, каким я был в действительности...» Не знаю, была ли это шутка или он говорил полушутя.
83
В письме от 24 октября 1937 г. Дирак пишет: «Дорогой Питер, позволь мне выразить тебе, как одному из ближайших друзей Резерфорда, мое самое глубокое сочувствие. Тяжелый удар обрушился на всех нас, и совершенно неожиданно. Резерфорда оперировали по поводу грыжи 15 октября, и, хотя сама операция и прошла благополучно, она вызвала непроходимость кишечника. При помощи инъекций сохраняли жизнь до 19 октября, но затем не выдержало сердце. Бор прибыл в Кембридж 23-го из Болоньи, где он был на торжествах, посвященных Гальвани. До своего отъезда в Копенгаген, до сегодняшнего дня, он был нашим гостем. Он был вместе с семьей Резерфорда на похоронах в Вестминстерском аббатстве. <...> Резерфорд был
кремирован 23-го, и прах его в маленькой урне был погребен рядом с могилой Ньютона. ...Людям сейчас начинает нравиться барельеф Резерфорда в Мондовской лаборатории. Бор сказал, что люди будут тебе благодарны за этот портрет...»
84
В последнем своем письме к Капице от 9 октября 1937 г., написанном за 5 дней до роковой операции, Резерфорд писал: «В настоящий момент я не могу строить планы на будущее, но я надеюсь, что сумею найти возможность повидать Вас»