Обычно связь науки с жизнью у нас понимают неправильно. Например, как говорил академик Комаров <...> в институтах Академии наук ведутся прикладные работы — для страны, и совсем оторванные, теоретические — для души. Смысл нашей науки как раз в отсутствии этого разобщения <...> чтобы не профанировать теорию. Многие эту возможность отрицают. Но, не хвастаясь, мне кажется, что направление и характер моей работы в области низких температур есть очень близкий образчик советской науки. Хотя бы работа по турбине так же признается учеными от чистой науки, как и практиками, и направлена к удовлетворению запросов хозяйства страны. Моя научная работа в Союзе и отличается от той, которую я вел в Англии, тем, что там я не ставил перед собой интерес страны, парода, а выбирал [то] направление в работе, [которое] казалось наиболее забавным.
Далее, я думаю, что структура нашего института более характерна для советской науки. Он менее бюрократичен, более гибок, в его творческую работу стремятся вовлечь весь коллектив от мала до велика. И, между прочим, что тоже мне кажется очень важно, институт так организован, что директор его сам занят научной работой значительно больше половины своего времени. Конечно, у нас много еще противоречий и недостатков, которые еще не умеем изжить, но все же я думаю, мы значительно ближе приближаемся, чем большинство институтов Академии наук, к той структуре, которая должна быть характерна для советской науки.
Если я хочу показать, какая должна быть наша особенная советская наука, то единственный путь это сделать наверняка — это примером, а не словами. Мне казалось, что кое-что из сделанного мною уже убедительно как пример. Но выступление товарища Деборина показывает, что я ошибся. Поэтому всякое мое вмешательство в организацию советской науки при создавшихся условиях будет неправильно.
Сейчас, например, я не утерпел и написал товарищу Вознесенскому о планировании науки в Союзе. Он передал мое письмо на рассмотрение в Президиум Академии наук. Наверное, там будут не согласны со мной, но я не пойду защищать свои взгляды, даже если позовут. Уж очень неприятно и обидно подвергаться личной критике, подобно описанной[101].
Но это все, конечно, не охладит мою работу. Пускай пройдет еще пять лет и, если нужно, еще столько же, чтобы доказать, что я стою на правильном пути. Ведь пример — самый сильный аргумент в руках человека. А осуществлять свой пример я имею с каждым годом лучшие возможности. Во-первых, потому, что институт крепнет как рабочий коллектив и, во-вторых, вообще условия для работы у нас в Союзе бесспорно становятся лучше. Ваш аппарат хорошо помогает, и наша промышленность, как она ни сердит другой раз, все же определенно поддается влиянию и улучшается. Сейчас в общей сложности я могу работать не хуже, чем в Англии, к тому же, если подумать, что сейчас там вообще вся научная работа приостановлена[102], то, пожалуй, я еще наверстаю потерянные два года. Вот эту возможность работать все более энергично я больше всего и ценю.
П. Капица
62) В. М. МОЛОТОВУ 29 декабря 1939, Москва
Товарищ Молотов,
Простите, что беспокою Вас, но не знаю, кому написать. На днях был у академика Баха, Алексея Николаевича. После его болезни, летом, сердце у него плохое (периодически камфора). Несмотря на его 82 года, домашние его от работы удержать не могут.
Сейчас он живет на 4-м этаже, без лифта. Он мне говорил, что писал о квартире в Моссовет и Президиум Академии наук и пр. Все обещают, но вот 6 месяцев никто реально ничего не делал.
У меня все внутри переворачивается, когда видишь такое свинское отношение к такому замечательному человеку, как Алексей Николаевич.
Поэтому я решил написать об этом Вам. Конечно, Бах об этом ничего не будет знать[103]
Ваш П.Капица
63) И. В. СТАЛИНУ 14 июня 1940, Москва
Товарищ Сталин,
Очень талантливый молодой сотрудник нашего института Мигдал был выдвинут экспертной комиссией как первый кандидат по физике на докторскую Сталинскую стипендию. В последний момент окончательная комиссия его кандидатуру сняла, и вот причина.
Мигдал имел хорошие отзывы партийных и общественных организаций, шесть или семь лет тому назад он был по ошибке арестован на два месяца. Это не ставится ему в вину, но вот единственно, что выдвигается против него, это то, что представляющая его организация не знала об его аресте.
Мне Мигдал говорит: «Ведь арест — не моя ошибка, зачем я должен об ней говорить».
Мне комиссия (Шмидт, Кафтанов и др.) говорят: «Это намеренное и злостное умалчивание, и будь Мигдал хоть гений, но возглавлять список Сталинских стипендиатов он не должен».
Это, конечно, вопрос тонкой этики. Мне думается, что если бы комиссия даже состояла из психоаналистов, то все равно, к тому же еще заочно, они не докопались бы до глубины человеческих помышлений. Но не надо быть глубоким психологом, чтобы понять, что такой поступок с исключительно многообещающим молодым ученым его может только озлобить и испортить как человека: зря арестовали и за это еще платись долгие годы.
Такие спекуляции этическими соображениями, бросающими тень без конкретных обвинений, мне кажется, являются источником многих бед, люди, их выставляющие, больше думают о себе, чем о других.
Я чувствую, что с Мигдалом поступили нехорошо, поэтому не могу оставаться равнодушным. Объяснение, которое мне дал товарищ О. Ю. Шмидт, меня не удовлетворило, и поэтому я пишу Вам с просьбой, если Вы найдете возможным, дать указания парторганизациям разобраться в этом деле и, главное, сделать так, чтобы не испортить Мигдала как человека, ведь все же будут знать, что он отвергнут не по неспособности[104]
Ваш П. Капица
64) В. А. МАЛЫШЕВУ [18 июля 1940, Москва]
Заместителю Председателя Совнаркома Союза ССР В. А. Малышеву
Многоуважаемый Вячеслав Александрович!
Мне представляется важным зафиксировать результаты Вашего вчерашнего посещения нашего института. В итоге осмотра установок института и обсуждения возникающих в связи с ними вопросов совместно с начальником автогенного главка тов. Суковым, работниками Экономсовета Союза ССР тт. П. Е. Оболенцовым и П. М. Зерновым и тов. Стецкой, как мне кажется, мы пришли к следующим выводам:
1) Та упрощенная кислородная установка, которую я Вам показывал, работающая на турбодетандере и вертушечном механизме ректификации, разработанных нами, дает все основания думать, что она может быть с большими преимуществами по сравнению с прежними установками применена во всех тех специальных случаях, когда нужно иметь легкие передвижные установки с малым пусковым периодом[105] .
Ввиду важности таких установок надо незамедлительно заняться их внедрением в жизнь.
На экспериментальной установке, собранной в институте, осуществлены все принципы работы подобных устройств, но при внедрении в жизнь необходимо дать этим принципам такое конструктивное оформление, которое будет наилучшим образом удовлетворять специальному назначению установок и отвечать требованиям продолжительной эксплуатации в промышленных условиях. <...>
2) Учитывая конкретный опыт завода «Борец», признается необходимым перенести освоение этих установок на завод ВАТ № 1, цеха которого хотя и менее приспособлены для этого рода работ, но зато завод больше в курсе условий эксплуатации этих установок и лучше знает их потребителя.
101
Речь идет о письме к председателю Госплана Н. А. Вознесенскому от 19 октября 1939 г. (в настоящую книгу не включено). Капица принял участие в обсуждении поставленных им вопросов в президиуме АН СССР и на совещании директоров московских учреждений АН СССР 23 февраля 1940 г. Его выступление на этом совещании («Планирование в науке») опубликовано в книге «Эксперимент. Теория. Практика».
102
3 сентября 1939 г. Великобритания и Франция объявили войну Германии, вторгшейся в Польшу.
103
На копии письма, которая хранится в архиве Капицы, ого рукой написано: «3 января 1910. Секретарь Молотова Лапшой звонил, передал по поручению В. М. заключение Пронина (председатель исполкома Моссовета.— П. Р.), что Баху будет предоставлена любая квартира [на] Калужской»,
104
20 июня Капице от имени Сталина позвонил его секретарь Поскребышев и сообщил, что председатель Комитета по высшей школе С. В. Кафтанов получил от Сталина «соответствующие указания», дело это Кафтановым разбиралось «и выяснилось недоразумение». Об этом есть запись рукой Капицы на копии письма.
Академик А. Б. Мигдал вспоминает, что Капица попросил разыскать его в тот день и, когда он пришел к нему в кабинет, Петр Леонидович сообщил о результатах своих хлопот и добавил: «Вот теперь Вы действительно Сталинский стипендиат!»
105
Речь идет о передвижной кислородной установке для бомбардировочной авиации (кислород для дыхания на больших высотах),