Наконец, что касается жидкого гелия. Водородный ожижитель, как Вы знаете, работает вполне успешно, и я думаю, что теперь мы вполне подготовлены к тому, чтобы приступить к созданию гелиевого ожижителя. Поскольку, однако, эта новая работа займет около пяти-шести месяцев, было бы, по-моему, нецелесообразно приступать к ней в этом году и уж, во всяком случае, не стоит этого делать до того, пока не будут решены в положительном смысле вопросы, поднятые в первой части моего письма. <...>[3]
Искренне Ваш П. Капица.
2) И. В. ОБРЕИМОВУ 25 апреля 1930, Кембридж
Дорогой Обреимов,
Как мне сообщил Синельников, ты срочно отзываешь его в Россию для работы в связи с предстоящим открытием харьковского института. Меня удивляет, что ты сделал это, не уведомив меня. Во-первых, потому, что работа Синельникова в Кавендишской лаборатории тесно связана с исследованиями, которыми ему предстоит заняться, когда он вернется в Харьков, а поскольку я являюсь консультантом твоего института, подобные шаги, прерывающие его работу, должны быть со мной согласованы[4]. Во-вторых, ты ставишь меня в очень тяжелое положение. Когда люди так внезапно бросают свою работу, это производит здесь очень неблагоприятное впечатление и может затруднить мне хлопоты, связанные с приглашением других ученых из России приехать сюда, чтобы поработать в Кавендишской лаборатории.
Я надеюсь, что по получении этого письма ты отменишь свое распоряжение о возвращении Синельникова ранее согласованной даты в июне и дашь мне объяснения по этому делу.
Я искренне опасаюсь, что шаги, которые ты предпринял, могут повредить твоим отношениям с коллегами и со мной. Определенная уверенность в будущем и свобода совершенно необходимы для исследователя, с ним нельзя обращаться, как с солдатом. Для успешного развития твоего института, на мой взгляд, необходимо, чтобы сотрудники твои были счастливы и свободны, потому что успех в науке достигается людьми, а не приборами.
Надеюсь, что ты с вниманием отнесешься к моим замечаниям.
Искренне твой П. Капица
3) Р. РОБЕРТСОНУ 20 февраля 1931, Кембридж
Конфиденциально
Дорогой Робертсон,
К сожалению, должен сказать, что профессор Сапожников действительно арестован, но поскольку о предъявленных ему обвинениях в печати, кажется, до сих пор не сообщалось, причина его ареста мне неизвестна.[5]
Я думаю, Вы понимаете, что из-за нынешней политической обстановки в России любые действия иностранных друзей Сапожникова в его поддержку должны предприниматься с чрезвычайной осторожностью и с большим тактом.
Как Вы знаете из газет, во многих случаях арестованным в последнее время русским гражданам предъявлялись обвинения по поводу их связей с иностранными государствами. И Вы, конечно, поймете, что если подобное обвинение выдвинуто против Сапожникова, то любое вмешательство его зарубежных друзей причинит ему больше вреда, чем пользы.
Мне кажется, что его друзьям в Англии следовало бы подождать до тех пор, пока не будет объявлено и, может быть, опубликовано в русских газетах выдвинутое против него обвинение. Тогда я посоветовал бы обратить внимание публики на научные достижения профессора Сапожникова и на значение его работ для развития науки, тщательно избегая при этом любой критики Советского правительства или каких-либо заявлений, касающихся политических вопросов. Как Вы, несомненно, знаете, нынешнее Советское правительство стремится сделать все возможное для развития науки и поддержки ученых в России, но оно чрезвычайно чувствительно к любому вмешательству извне.
Я бы посоветовал, например, опубликовать статью о научной деятельности профессора Сапожникова к 65-летию со дня его рождения, которое, насколько я знаю, но не совсем в этом уверен, будет в этом году. Есть и другая возможность. Можно было бы опубликовать статью о достижениях русских химиков, делая особый упор на работы профессора Сапожникова. Подобная статья, опубликованная в солидном научном журнале, была бы, несомненно, прочитана в России и могла бы поэтому быть использована его друзьями в России, которые так же обеспокоены его судьбой, как и его друзья в Англии.
Что касается обращения к русскому послу, о чем Вы пишете в своем письме, то мне кажется, что любое подобное обращение было бы ошибкой, и я бы не советовал предпринимать такие шаги, поскольку они могут быть истолкованы как имеющие политическое значение.
Искренне Ваш П. Капица
P. S. Возвращаю Вам информацию о профессоре Сапожникове.
4) У. Л. БРЭГГУ 4 мая 1933, Кембридж
Конфиденциально
Дорогой Брэгг,
Я только что получил письмо от д-ра Росбауда, который пишет мне о профессоре Поляни. Письмо это написано без ведома Поляни, и д-р Росбауд просил рассматривать его как сугубо конфиденциальное.
По всей видимости, Поляни — одна из жертв того страшного всеобщего избиения, которое происходит сейчас в Германии. Как мне сообщил д-р Росбауд, некоторое время назад Поляни получил предложение возглавить в Манчестере один физико-химический институт. В то время он это предложение принять не смог. Теперь же, когда условия так сильно изменились, он хотел бы знать, может ли быть возобновлено это предложение.
Я сам ничего об этом не знаю, но Вы, наверное, знаете об этом все и готовы помочь еврейским профессорам. Может быть, эта информация Вам пригодится[6].
С Поляни я встречался лишь случайно, но Росбауд — мой друг. Вот почему, по-видимому, он и написал мне.
С самым теплым приветом и наилучшими пожеланиями.
Искренне Ваш П. Капица
5) Н. БОРУ.15 ноября 1933, Кембридж
Дорогой Бор,
Дирак по Вашей просьбе только что рассказал мне о трудностях с Гамовым. Мне кажется, что для любого человека лучше всего работать в той стране и в тех условиях, которые нравятся ему больше всего. Вот почему я думаю, что если бы Гамову удалось найти место, то для него лучше всего было бы работать за границей. Особенно потому, что сейчас в России делается мало экспериментальной или теоретической работы по ядру, и способности Гамова были бы значительно лучше использованы за рубежом. Да и характер у Гамова такой, что успешнее всего он работает тогда, когда у него есть широкий круг общения.
Невозвращение Гамова в Россию чрезвычайно затруднит получение разрешений на выезд для тех молодых русских физиков, которые хотели бы учиться за границей. Это представляется мне основным доводом против подобного шага. Сейчас примерно десять молодых физиков хотели бы выехать за границу, и этот вопрос рассматривается в настоящее время. Но если Гамов останется в Европе без разрешения русского правительства, это очень им повредит.
На мой взгляд, выйти из этого затруднительного положения можно только одним способом — на пребывание Гамова в Европе надо получить разрешение в России. А чтобы добиться этого, надо, чтобы Гамов получил служебный отпуск хотя бы на год. На второй год получить разрешение будет легче. И так действовать до тех пор, пока его отсутствие не станет походить на хроническое заболевание, к которому уже привыкли! Думаю, что и для самого Гамова подобное решение было бы наилучшим — из-за его переменчивого характера: через год или два он может передумать, жена его может затосковать по родине, поскольку это ее первая поездка за границу. А так мосты не будут им сожжены.
3
Текст этого письма, по всей вероятности, Капицей был предварительно согласован с Резерфордом, который последний год находился на посту президента Королевского общества. По предложению Резерфорда Королевское общество в конце 1930 г. выделило 15 тысяч фунтов стерлингов на строительство и оборудование специальной лаборатории для Капицы. Эти деньги были взяты из посмертного дара химика и промышленника Людвига Монда. Капица был назначен профессором-исследователем Королевского общества и директором повой лаборатории. Открытие Мондовской лаборатории состоялось 3 февраля 1933 г.
4
Капица был назначен консультантом только что созданного в Харькове Украинского физико-технического института в мае 1929 г. О правах консультанта УФТИ ему 8 февраля 1929 г. писал директор-организатор этого института И. В. Обреимов: «...Консультант — это одно из основных лиц и принадлежит к руководящему составу, и раз предложение тебе сделано, то ни один крупный шаг не будет без тебя предприниматься. А твоя помощь будет очень нужна».
С предложением стать консультантом УФТН к Капице 23 января 1929 г. обратился председатель коллегии Научно-технического управления ВСНХ СССР Л. Б. Каменев. «Сейчас мы организуем в Харькове Физико-Технический Институт по типу Ленинградской лаборатории академика Л. Ф. Иоффе,— писал Каменев.— Придавая этому делу исключительное значение, я решил просить Вас принять участие в организации этого Института в качестве консультанта...»
5
Известный советский химик, специалист по взрывчатым веществам А. В. Сапожников (1868—1935) в 1930 г. был арестован по ложному обвинению. Находился в заключении в «закрытом» научно-исследовательском учреждении. Незадолго до своей кончины был освобожден со снятием судимости.
6
Профессор Манчестерского университета У. Л. Брэгг уже 5 мая 1933 г. пишет Капице: «Большое спасибо за Ваше письмо. Сейчас уже предприняты некоторые шаги в том деле, которое Вы упомянули, и я надеюсь, что они успешно приведут к тому, чтобы заполучить сюда Поляни».
В 1933 г. Капица помог многим физикам-евреям из Германии найти работу в университетах Англии, Франции, Бельгии и США.