Горничные даже передвигаются по тайным коридорам и задним лестницам. У всего этого есть положительная сторона — это помогло мне изучить дворец достаточно хорошо.
— Лили! — меня окликнули по новому имени, но я сразу же среагировала на него. Не сложно к нему привыкнуть, когда тебя зовут по сто раз на дню. — Отнеси поднос в комнату принцессы, да пошевеливайся!
Я, не веря в собственную удачу, тут же выхватила поднос из рук запыхавшейся женщины и стремглав помчалась по многочисленным переходам и лестницам. У лестницы на третий этаж я, высокомерно задрав подбородок, произнесла:
— Для принцессы, — гвардеец посмотрел сначала на меня, затем на поднос с чаем и пирожными и хмуро кивнул.
Я прекрасно знала, где располагаются покои принцессы, потому что рано или поздно собиралась стать ее горничной — подобраться ближе уже некуда. Я абсолютно не имела представления о том, что она из себя представляет, видела ее лишь в редких выпусках «Вестей» и на обложках журналов.
Все равно я представляла ее самовлюбленной и эгоистичной, но думаю, что лишь потому, что я мыслила о ней предвзято. Да и видела я ее в последний раз уже много лет назад, когда принцесса была еще слишком мала, чтобы запомнить меня. По отношению к ней я испытывала самый настоящий коктейль эмоций: от примитивной зависти до обиды, присущей маленькому ребенку, которому с детства чего-то не хватало.
Отца. Мне не хватало отцовской любви и заботы. Хоть мама и старалась окружить нас нежностью вдвойне, я все равно ощущала себя обделенной. С самого раннего детства. В то время, как принцесса была окружена всем и сразу. Не верю, что ей когда-либо могли в чем-то отказать.
Перед тем, как открыть дверь комнаты, я уже воображала принцессу, развалившуюся на кровати и ноющую от безделья — что поделать, никак не могу заставить себя мыслить объективно. Однако, постучав в дверь и получив тихое и немного раздраженное разрешение войти, я была немного удивлена, когда увидела «сестренку», сидящую спиной к двери и, казалось, погрузившуюся в работу с ворохом бумаг на столе.
Я тихо прошествовала к столу и, отыскав пустующий участок, поставила туда чашку и небольшое блюдце. Я невольно бросила взгляд на кипу бумаг. Все они представляли собой массу таблиц, диаграмм и каких-то сводок. Наверное, принцессе нужно было составить отчет. От обилия цифр даже у меня бы пошла голова кругом, пусть нас и обучили всему, что могло бы нам когда-либо пригодиться.
Я всегда думала, что меня и Томаса готовят лишь для того, чтобы мы основали новую группу приближенных Фелисс, на случай, если она когда-либо начала бы править. Но никогда бы не подумала, что мы и сами на самом деле претендуем на место короля. Но мне не нужна власть, могущество и все остальные блага, которые дарит монархия. Я всегда хотела лишь спокойствия, хотела быть с любимым человеком, хотела быть собой… но я снова иду вопреки своим желаниям и местам ради цели, в смысле которой даже сама еще не уверена.
Я настолько сильно погрузилась в мысли, что совершенно забыла о том, что до сих пор стою перед принцессой и нагло смотрю в ее бумаги.
Словно услышав мои мысли, девушка подняла на меня глаза и выразительно подняла бровь:
— Что-то еще? — я покачала головой. — Не отлынивай от работы, если ничем не можешь помочь будущей королеве.
Еще секунду назад я была готова сказать, что принцесса оказалась гораздо приятнее, чем я ожидала, но теперь могу торжественно забрать свои слова и мысли обратно.
— Быть может я могу быть полезна вам, ваше высочество? — осторожно спросила я, стараясь говорить с обожанием и смирением, пусть думает, что я ее фанатка.
— Не думаю, — насмешливо фыркнула она; сейчас принцесса чертовски напоминала Фелисс, для которой такое поведение было обычным делом. — Но… пожалуй, я дам тебе шанс…
С этими словами она встала со стула, взбила юбку, подошла к зеркалу и бросила перед тем, как выйти и комнаты:
— Если напишешь мне отчет, составишь речь для открытия новой больницы и верно рассчитаешь сумму денег, которые следует выделить в Зуни, я подумаю над тем, чтобы не вышвыривать тебя из дворца за твою дерзость.
Напоследок девушка презрительно посмотрела на меня сверху вниз — она была выше меня ростом, да и была в туфлях на высоком каблуке — и необычно тихо закрыла дверь
Я неожиданно для себя села, пытаясь согнать с лица растерянность. Этой выскочке всего семнадцать лет, она все еще принцесса, но указывает так, словно уже давным-давно стала королевой. Если я хочу добиться желаемого, нужно проглотить обиду и выполнить ее приказ, но мне нужно было немного времени на то, чтобы выдохнуть и немного успокоить нервы.
В углу комнаты я заприметила скрипку — довольно странный атрибут для комнаты принцессы, ведь, насколько мне известно, она не играла ни на одном из музыкальных инструментов — но тут же отогнала прочь неожиданно возникшее желание сыграть что-нибудь.
С инструментами у меня всегда были проблемы — не достаточно острый музыкальный слух. Это Томас мгновенно схватывал все, он играл и на скрипке и на фортепиано, причем почти так же великолепно, как мама. Меня же сумели обучить только скрипке, говорили, что мои пальцы не созданы для клавишных. Я и не была в обиде. Все равно, я так и не смогла полюбить музыку в той же мере, что мама и старший брат.
Вздохнув, я села за стол и принялась за свою работу. Мне понадобилось всего несколько минут на то, чтобы составить отчет. Это было довольно просто, миссис Иллеа научила меня некоторым хитростям, которыми я не преминула воспользоваться. Однако, что делать с Зуни я понятия не имела.
С речью все было проще. Несколько приятных и обнадеживающих слов, парочка восхищений и благодарность народу — вот и все. Это было гораздо проще, чем думала принцесса. Хотя, вполне ожидаемо, что она ничего не сделала — что если она сбрасывает всю свою работу на бедных горничных? Что ж, тогда им явно не позавидуешь.
Откинувшись на спинку стула, я окинула комнату принцессы взглядом. Довольно простенько. Во всяком случае повсюду не были разбросаны колье и диадемы. Хотя чего я ожидала? Во дворце работает армия горничных. А у принцессы и вовсе четыре личных служанки.
Судя по словам принцессы, здесь она собиралась появиться не скоро, поэтому я решила осмотреть комнату. Встав со стула, я шагнула в сторону крупного зеркала. К деревянной раме были приклеены фотографии.
«Как по-девичьи.» — я закатила глаза, но тут же одернула себя.
Некоторое время назад у меня тоже была обклеенная кайма. Странные привычки. На тех фотографиях были запечатлены дорогие мне люди — мама, Томас, тетя Мэй и даже бабушка, фотографий моей семьи было не меньше сотни. Я даже запрятала там фотографию Джексона. На видном месте вряд ли кто-либо что-то заметит.
Каждое утро он улыбался мне с фотографии. Я смотрела в его светящиеся глаза, и у меня появлялся сильнейший стимул для того, чтобы доживать до вечера. После того, как я постаралась вычеркнуть его из своей жизни, все фотографии исчезли с рамы навсегда. Каждое утро стало серым и однообразным. Я не встречалась глазами с сумасшедшими чертиками в его глазах. И стимула ждать вечера тоже не было. Да и смысла тоже.
Но мне не хватило сил избавиться от воспоминаний о нем до конца — его талисман остался со мной, как напоминание. Напоминание о том, что любовь ранит так сильно, что она не только согревает, но и обжигает, не только приветливо ласкает волнами, но и топит.
Я не замечаю, как отстраняюсь от зеркала, и мой фартучек, каким-то образом умудрившийся запутаться в ручке небольшого ящичка комода, выдергивает ящик, и тот падает на пол. В ящике было три диадемы. Каждая по-своему прекрасная.
Одна из них, самая маленькая, украшена небольшими алыми розами и выполнена из серебра. Вторая — из золота и изобиловала драгоценными камнями всех мастей и цветов — больше напоминала корону, нежели простую тиару.