В Тричинополи я в первый раз в жизни видел, как курят индийскую хукку. Мне показалась странною привычка курить вместо хорошего табаку сахарный песок и банановую пастилу, вспрыснутые розовым маслом. Впрочем, кажется, эта привычка укоренилась во всей Индии. Банан — хороший плод, здоровый и удобоваримый, похож на большой огурец. Я до сих пор предпочитаю его есть, а не курить.
Недалеко отсюда есть деревушка. Сегодня утром двигалось оттуда погребальное шествие под звуки песен, барабана и трубы. На носилках, устланных пальмовыми листьями, несли труп женщины, вероятно, по здешнему обычаю, на костер.
Мадрасский губернатор, лорд Элфинстон, показывал мне однажды на морском берегу место, предназначенное для сжигания трупов. На костер бедняков идет коровий помет, на костер богатых — сандаловое дерево. Я не большой охотник присутствовать при подобных сценах и поэтому не искал случая поглядеть на обряд сжигания поближе. Говорят, что, когда ветер дует с моря, от погребального костра доносится запах жареных бараньих котлет, точно с кухни. Хорошо еще, если бы жгли только мертвых, а то здесь поджаривают иногда и живых. Мать моего нового знакомца — Пудукртского раджи — очень умная и очень добрая женщина, любит своих детей без памяти, а когда умер ее муж, непременно хотела взойти на костер; насилу отговорили ее от этого намерения именем детей.
Но после смерти Танджорского раджи дело обошлось не так просто: его жена сожглась с удивительным хладнокровием. Еле уговорили ее, чтобы она не всходила на костер, где лежал труп ее мужа, и предпочла смерть на большом огне. Она согласилась и бросилась в яму с пылающим хворостом, где испепелилась в одно мгновение. Перед смертью она простилась с домашними и с министрами, которым поручила своих детей. Впрочем, мне говорили, что этот обычай принят только в высших классах, и то во владениях раджей; в областях, принадлежащих Ост-Индской компании, он давно исчез. Лорд Элфинстон написал вдове Пудуцотского раджи убедительное письмо, в котором упрашивал ее не следовать безумному обычаю, и его настояния могли послужить ей достаточным извинением в глазах соотечественников. В простом народе женщины никогда не сжигаются.
Я теперь на дороге в Траванкор [Траванкур] сижу на станции. Люди, сопровождавшие поутру погребальное шествие, подошли к моему дому со своими барабанами и трубами и хотят войти в мою комнату. Все они пьяны, кроме двух или трех, которые противятся их желанию. Ты знаешь, что это за люди: голые, подпоясанные какой-то тряпкой, черные, как негры, но с длинными волосами; у иных половина головы выбрита и оставлен длинный чуб. Все они малабарцы, или тамилы, говорят на мала-барском наречии, отрасли санскритского языка, как меня уверяли[41]. Кроме различия племен есть еще различие каст, как ты очень хорошо знаешь, и каждая каста считает себя отдельным народом. Вообще стоит заметить, что не годится изучать касту со слов ее членов: вместо надлежащих указаний вам наговорят нелепости, подсказанные заблуждением и предубеждением.
Мадура, 2 августа 1841 года
Очаровательное место. Великолепная, белая пагода поднимается посреди обширного пруда, окаймленного зеленью; по берегам прогуливаются и перелетают павлины. Пагода эта находится за городом. Другие пагоды, величественные, насчитывавшие, по сказаниям, более трех тысяч лет, находятся в городе, в котором до 30 тысяч жителей и старинный дворец прежних раджей. Рассказывают, что этот дворец выстроен лет 200 назад итальянским зодчим. Один из мадурских раджей, которому приписывают множество чудес и которому воздвигнута статуя с вздернутым носом и страшными усами, имел престранное имя: Трамаль-Наяк[42]. В главной городской пагоде бездна клеток с попугаями — голубыми, красными, белыми и зелеными. Мне рассказывали, что это — усердные приношения богомольцев из различных областей Индии. Забыл я тебе сказать, что здешние обезьяны, точно так же как в Тричинополи, Конджевераме и, помнится, в некоторых кварталах Мадраса, не имеют хозяев, а живут сами по себе, одни на кровлях, а другие на дворах; при встрече дворные дерутся с кровельными, да и нельзя: разных пород, разных каст! Вероятно, они перебрались в город из лесов, хотя около Тричинополи нет больших лесов, а обезьяны целыми [гроздьями] цепляются по кровлям, как кошки.
Я в маленьком затруднении: по ошибке расставили носильщиков паланкина по другой дороге и заставили меня сделать 38 английских миль крюку. Поправить этого было нельзя, но так как я потерял целый день даром, хочу наверстать проигранное время и пробыть здесь вместо положенных двух дней несколько часов.
6 августа
Был я в местечке Паламкотте; имя не дурно, но место не занимательно. Теперь я в Курталеме [Кутталаме]: гористая, холодная местность; очень ветрено, немного сыро; небо постоянно в тучах, изредка моросит дождь. Сырость после такой жары была бы уместна, но я ее не люблю. В Курталеме есть прекрасный храм; часть его сгорела года 2 назад. Отсюда я отправлюсь завтра ранним утром, миль за 60, в Кэлон [Куилон], по гористой тропинке, проложенной в густом лесу, по-здешнему в «джунгли»; в лесу множество слонов и прочих маленьких зверьков, в особенности обезьян. Говорят даже, что ночью безрассудно пускаться в эту дорогу: легко наткнуться на стадо слонов, которые бродят по ночам и способны раздавить и паланкин, и все, что ни попадется им под хобот; днем они на дорогу не выходят.
Есть еще другая опасность: слон вообще животное кроткое, никогда не нападает первый, но иногда подвержен бешенству. Взбесившийся слон выгоняется из стада своими товарищами, приходит в ярость, с ревом бегает по лесу, вырывает деревья, и горе всему, что встретится ему на пути!
Английский полковник Эвлокк рассказывал мне, что раз выбежал на него из лесу взбесившийся слон. Полковник был верхом и еле-еле успел ускакать от раздраженного животного, бросив за собой сначала шляпу, а потом сюртук; слон два раза останавливался, чтобы изорвать и то, и другое в клочки, почти то же самое случилось с лордом Элфинстоном. Но так как по этой дороге ездят же другие, и даже англичанку (к слову молвить, очень храбрые дамы), я тоже решился ехать. Притом мне дадут проводников, которые поднимут кругом паланкина шум и гам, будут стрелять из пистолета, трубить, барабанить и, наверное, запугают зверей так, что они и носа не покажут. Ежели выбрать другой путь, придется делать большой крюк и ехать несколько дней по скучной дороге к Коморинсуому мысу. Из Кэлона я отправляюсь в Тривандрум [Тируванантапурам]. Прогулка по этому естественному зверинцу мне очень улыбается, а опасность быть обеспокоену дикими зверями, по-; моему, не более опасности быть на корабле во время бури и на пароходе во время пожара. Англичане готовятся к большой охоте за слонами; хорошо было бы, если бы они отправились со мной в одно время, да вряд ли успеют. А впрочем, бог знает, будет ли это хорошо: они переполошат всех зверей — и тогда уже, наверное, должно ожидать нападения. Ты можешь подумать, что я нарочно хочу запугать тебя, но это несправедливо. Я буду продолжать свое письмо во время и после поездки, а пока не собрался еще в путь, поговорим о другом.
В Мадуре я познакомился с одним англичанином, который присутствовал при кончине Пудукотского раджи. Добряку англичанину стоило страшного труда отговорить жену и шесть наложниц от непреклонного их намерения сжечься на костре. Королеву он успел кое-как убедить; но наложницы и слушать его не хотели, кричали, что они желают смерти, что если королева забыла и стыд и совесть, так по крайней мере они не обесчестят себя ни за что на свете. Не говоря ни слова, он запер их всех в комнату, а ключ положил себе в карман и продержал их взаперти до окончания погребального обряда.
41
Тамильский язык неродствен санскриту и отличается от «малабарского наречия», т. е. языка малаялам. —
42
Имеется в виду Тирумала Наяка (1627–1659). Его дворец в Мадурай действительно обнаруживает черты влияния европейской архитектуры. —