Мой пароход отложил день своего отправления до 18-го числа; с одной стороны, это неприятно, а с другой— хорошо: воздух начинает свежеть. Утром, в 6 или 7 часов, бывает в тени до 16° по Реомюру, днем до 22°. Индийцы, окутанные в свои легкие одеяния, зябнут по утрам и греют свои руки над кострами; а между тем все они, мужчины и женщины, продолжают купаться утром и вечером. Этот религиозный обряд соблюдается весьма строго. Я велел перестать качать повешенные в моей комнате опахала.
Однажды я обедал один в своей комнате, а в соседней обедали Франциск и Федор, крторым, по азиатскому обычаю, шли кушанья с моего стола. Туземный мальчик, касты дженту[64], двигал надо мной опахало. Я приказал мальчику отнести одно блюдо моим слугам, но он, к величайшему моему изумлению, отказался и при этом улыбнулся очень насмешливо. Я было выгнал его из комнаты, но после вспомнил, что бедняк принадлежал к касте дженту и что говядина для него то же, что для нас человеческое мясо. Ему было страшно даже присутствовать при нашем обеде.
Кстати, вот тебе история о брамине и ростбифе. К одному англичанину ходил брамин, человек очень умный. Первым удовольствием англичанина было опровергать положения браминской касты. Индиец охотно вступал в религиозный спор и бывал очень умерен в своих речах. Однажды он пришел к англичанину в обеденное время. Англичанину вздумалось приложить теорию к практике и попытаться обратить брамина на путь истинный. Взявши брамина под руку, он ему сказал:
— Пора вам, любезный, покончить с этими глупостями: вы слишком умны, чтобы им верить, и при мне можете снять маску.
Говоря это, англичанин вел брамина в столовую:
— Не угодно ли вам кусочка два говядины?
С последними словами англичанин подвел брамина к горячему ростбифу. Увидя мясо, брамин вздрогнул; взгляд его помутился, он не мог произнести ни слова и упал без чувств.
С тех пор его уже не видели в европейском обществе.
[Ему же]
Между Калькуттой и Бенаресом, на Ганге,
3 декабря 1841 года
Я 15 дней нахожусь на барке, прицепленной к пароходу, а Бенарес еще далеко. Дней в 10 доплывем.
Мы носились в продолжение нескольких дней по узким речкам, составляющим дельту Ганга, лавируя между необитаемыми, болотистыми островками, поросшими непроходимой трущобой леса и кустарника. Каждую ночь мы вынуждены были бросать якорь в этом безлюдье, опасаясь мелей, которые очень часты на Ганге. Сопровождавшие нас молодые офицеры в одну из таких ночных стоянок вздумали снять шлюпку и прогуляться вдоль берега. Один из них попробовал пустить ружейный выстрел в чащу; на выстрел откликнулась стая шакалов, но заунывный голос их был заглушен продолжительным ревом, похожим на отдаленные, подземные раскаты грома. Это был рев тигра, который заставил неосторожных поспешно возвратиться.
При первом красноватом свете утренней зари мы снова снимались, и, когда встающее солнце разгоняло сырой, но теплый туман злокачественной атмосферы, мы могли видеть жильцов этой пустыни — крокодилов, лежавших на берегу и металлическим блеском своей кожи и неподвижностью подобных отлитым из меди; они как будто сторожат свою землю, обращая к воде раскрытую пасть, скрывая туловище под густой сенью тропической растительности. Каждое из этих животных было от 15 до 20 футов длины. В одного из них выстрелили с парохода мелкой дробью: раненый спрыгнул и скрылся в воду.
Таким образом прошло около недели, покуда мы наконец повстречали первую бенгальскую лодку дровосеков и по берегу, сквозь кокосовые рощи, стали виднеться поселения: легкие и красивые хижины, построенные из бамбука и покрытые пальмовыми циновками. Этот вид оживлялся образами женщин в простой, но красивой драпировке и мужчин, пасмурно взглядывающих на пришельцев из-под косматой своей прически. Старцы и дети отдыхали или резвились на прибрежном песку. Иногда я ходил с офицерами в лес стрелять попугаев. Через 8 дней мы въехали в большой Ганг, реку от 10 до 12 верст в ширину, с песчаными берегами. До сих пор рукава Ганга были до того узки, что ветки деревьев врывались в окна моей каюты и нестерпимо шелестели по доскам; одно из деревьев, наклонившихся над водой, сломало нашу мачту.
По мере движения к северу температура свежеет. Вот уже 6 или 7 дней стоит почти холодная погода, которой мы рады как нельзя более. Обед у нас очень изрядный, вина тоже. Общество состоит большей частью из молодых офицеров, которые занимаются стрельбой по птицам и любуются, как бедняжки падают в воду. Кроме этого едет с нами сборщик податей Ост-Индской компании, человек лет 50, который очень любит служить обедню. При начале поездки он разослал по всем каютам циркуляр, в котором было объявлено, что каждое утро после завтрака он будет читать в общей зале молитвы и приглашает господ пассажиров присутствовать при чтении. В самом деле, он читает молитвы каждое утро, но из числа пассажиров при этом чтении бывают немногие, остальные слушают молитвы только по воскресеньям, и тогда бывает полная обедня. Одна из пассажирок поет в своей каюте духовные песни, состоящие из трех или четырех аккордов, и постоянно одни и те же. Говорят, что она миссионерка. Считаю излишним исчислять прочих пассажиров; упомяну только о капитане Поле, который вывел меня однажды из затруднительного положения, предложив мне свои услуги самым радушным образом.
[Ему же]
Бенарес, 17 декабря 1841 года
Я уже два дня в Бенаресе, обманувшем мои ожидания: город гораздо меньше, нежели я думал, и не носит на себе того отпечатка древности и таинственности, который придало ему мое воображение. Он представляется компактной массой трехэтажных домов, конических храмиков, факиров, священных быков и т. д. Слоны купаются в прудах, попугаи порхают по улицам. Нынешним утром я нанял для Франциска и Федора слона, на котором они отправились прогуливаться по городу. Досадно, что я не могу присутствовать при различных уличных сценах, потому что я живу в 4 милях от города, в доме английского судьи. В самом городе можно найти квартиру не иначе, как наняв целый дом. Поутру я осмотрел древний буддийский храм, громаду, сложенную из тесаных камней и кирпича, без окон и дверей; не понимаю назначения этого храма[65].
От тебя и из России писем все нет. Послезавтра я отправляюсь налегке в Лукнов (Лакхнау] с Франциском, а Федор пойдет с вооруженным индийским слугой прямо в Агру, куда я прибуду в одно время с ними. Затем меня ожидают Дели и Лудиана (Лудхиана], граница английских владений, где я узнаю, поеду ли далее или нет; вероятнее нет, потому что там идет страшная резня и целые полки англичан гибнут, как мухи[66]. Не бойся, я, со своей стороны, постараюсь избегнуть всякой опасности, уеду в Симлу на Гималаи и пробуду там все лето до сентября. Оттуда отправлюсь по Инду на пароходе[67] к Кураччи (Карачи] (устью Инда), а потом в Бомбей и, вероятно, в Бушир, Шираз и Испаган (Исфахан], а там посмотрим. Кажется, впрочем, что из Испаган я постараюсь как можно поскорее отправиться в Европу, к тебе, мой друг. Во всех этих переездах пройдет до полутора лет.
Княгине [Елизавете Салтыковой][68],
Бенарес, 18 декабря 1841 года
Я объездил Бенарес по всем направлениям, но не видел ничего поэтического и величественного. Сегодня утром я остановился перед четырехугольным прудом, окаймленным гранитными ступенчатыми спусками; в воду глядится маленькая пагода, выстроенная из затейливо высеченных камней, выкрашенная под темный кирпич и отененная ветвистыми бананами. На берегу пруда сидели больной мальчик и хромой брамин; при моем приближении они стали завывать, как шакалы, и на их вой посыпались со всех сторон, со сводов храма, с башни, с вершины деревьев и из крытых ходов, окружающих пруд, разнородные и разношерстные обезьяны. Некоторые из обезьян тащили своих птенцов на руках или на спине. Вся эта обезьянья толпа совершенно запрудила улицу, и притом так неожиданно, как будто бы выросли из-под земли по манию волшебника. Брамин бросил им пригоршню зерен, за которые я заплатил; поднялась такая возня, что я насилу унес ноги.
64
Дженту — «индусы». Так автор называет индуса высокой касты; возможно, он имеет в виду брахмана. —
65
Автор описывает ступу в Сарнатхе около Варанаси. Считалось, что внутри холма захоронены мощи Будды. Буддисты проводили обрядовые церемонии и процессии вокруг ступы. —
66
В то время шла первая англо-афганская война (1838–1842), в ходе которой англичане захватили Кабул, но оказались отрезанными там восстанием афганских племен. Англичане несли большие потери, вынуждены были оставить Кабул, и на обратном пути армия была почти полностью уничтожена. —
67
Я обманулся в своих предположениях: вместо парохода мне досталась в удел рыбачья лодка, да и то еще я делаю ей снисхождение, называя рыбачьей: в Инде рыбакам нечего ловить, кроме крокодилов. Я бы и сам не прочь поудить рыбу, но вместо рыбы на моей барке бегали целыми тысячами крысы. Так-то провел я целый месяц, и притом был в постоянном страхе. —
68
Это письмо адресовано Елизавете Павловне Салтыковой (урожденной Строгановой, 1802–1863), жене И. Дм. Салтыкова (1796–1832). —