Все это, по мнению англичан, overwhelming — «невыразимо».
Дели, 11 ноября 1842
Уже двое суток, как я здесь. Едва успел кончить письмо, сам не свой от красок Индии, в особенности от равнин, как вступил на несколько дней в песчаную, безводную степь. При приближении к Дели не встретишь ни холма, ни пригорка: всюду степь да гладь, песок да зной. Но при въезде в Дели сейчас видишь, что попал в столицу. До почтового двора я должен был проходить базаром; это было в полдень, третьего дня. Ты не можешь себе представить, какое множество купцов осадило меня, только что я успел вылезть из паланкина. Количество оружия и других вещей, которые мне предлагали, было изумительно. Тут были 4 железных щита, за которые просили от 200 до 250 рупий за штуку; 5 или 6 полных вооружений, до 40 сабель и кинжалов, железный лук, разные вещицы из слоновой кости, детский щит и сабля, различные безделки и картины, мучившие меня более всего. Хорошенькие картинки меня обольщают, а, пользуясь этим, бестии индийцы осаждают меня в продолжение нескольких дней, запрашивая несбыточные цены.
Я не останусь на почтовом дворе, потому что всегда, куда бы я ни приезжал, тотчас же получаю приглашение жить у какого-нибудь английского джентльмена, статского или военного (вот и теперь получил два приглашения), ну а отказываться долго — невежливо. Единственная невыгода этого гостеприимства, при всевозможных удобствах, состоит в том, что англичане живут всегда так далеко от индийских городов, как только позволяют им это их дела. Англичане питают отвращение к шуму, вони и даже виду этих городов, и думают, что города вмещают в себя всевозможные страшные болезни; наконец, они хотят избежать столкновения с туземцами. В своих парках они рассаживают деревья, походящие немного на европейские и напоминающие родину. Чисто европейских деревьев в Индии нет; растут кой-какие на вершинах Гималаев.
На этот раз я отправился к генералу Гюнтеру, который очень добр, приветлив и даже гуляка, но — увы! — живет в 4 или 5 верстах от Дели и находит, что в этом-то и состоит главная выгода его жилища. У него хорошенькая вилла, крытая широкой соломенной крышей, окруженная прекрасным садом, который трудно было развести на бесплодной почве, окружающей Дели. […] Вилла тщательно обставлена чиками[125], или прозрачными ширмами, которые защищают от насекомых, не останавливая движения воздуха, но в ней нет стекол и все двери отворены настежь. Опахала, приделанные к потолку, находятся в беспрестанном движении, а это заставляет постигать всю выгоду пресс-папье, потому что без них письма, картины — все бы улетело, даже накладки, парики и другие искусственные прически. Кроме того, как скоро начинается жаркий дневной ветер, во всех отверстиях дома, с той стороны, откуда дует ветер, ставятся ширмы, сделанные из циновок и сильно намоченные холодной водой. Вот в чем состоит роскошь и истинное гостеприимство индо-английское и англо-индийское. К этому надо прибавить превосходные завтраки и напитки, охлажденные селитрой, посредством какого-то особенного процесса, которого я не берусь объяснить; превосходную постель, не очень мягкую и не очень жесткую, со всех сторон тщательно закрытую от москитов, и, наконец, множество индийских слуг, ходящих босиком по коврам, так, что их совсем не слышно, но во всякое время, как бы по волшебству, готовых к вашим услугам при зове quay-hay! Притом на почтовом дворе чрезвычайно душно, и эта духота в совокупности с насекомыми делает сон почти невозможным. Таким образом, переселиться к генералу мне было очень приятно…
Вчера вечером, когда я садился за свой обед на станции, ко мне подошел один из многочисленных шатающихся ко мне индусских торговцев и с таинственным видом объявил, что недалеко отсюда меня дожидаются какие-то люди. Я последовал за ним, не понимая, чего он хочет, и он привел меня в дом одного старого португальца, находящегося на службе у Великого Могола. Этот португалец, нечто вроде писаки, живет в бунгало, под стенами королевской крепости. Старик, в европейском костюме и в ночном чепце, сидел за чаем со своей женой-мулаткой и с хорошенькой молоденькой дочкой, у которой каштановые локоны спускались по щекам длинными завитками. При моем входе девушка убежала, закрыв лицо руками, но потом скоро воротилась. Меня приняли очень вежливо, расспросили, кто я таков, и предложили чашку чая, от которой я отказался, и стакан пива, который я выпил с удовольствием. Меня представили дочери, мать было заговорила меня; но я скоро удалился, сказав, что меня ждет обед. На дороге индиец намекнул мне, что у этой девушки есть сестра еще прекраснее и что мне стоит только выбрать из них любую.
Вот в чем дело: продолжая расспрашивать индийца, я узнал, что он предлагал мне выгодный брак с этой робкой мулаткой в завитках.
Удивляюсь, как комиссионеры не могут ничего купить; я, со своей стороны, как ни выйду, всегда что-нибудь приобрету, да еще как: за вещь, стоящую у нас 100 франков, заплачу не более 5. Так, например, однажды, гуляя по Амбале, за 3 рупии я купил или, лучше сказать, чуть не насильно вырвал у одного сикха огромную превосходную пику, стоящую, вероятно в 5 раз более. Сперва он долго не соглашался уступить этой пики, потому что она принадлежала не ему, а его господину, какому-то радже; но окружавшие его на базаре люди тотчас же доказали ему, что он глуп и не смеет обкрадывать своего господина, лишать его барыша, и должен продать пику, которая может потеряться или сломаться.
Амбала, 25 ноября
Пробыв в Дели около 10 дней, я теперь снова нахожусь в нагорном местечке, называемом Амбала. [В Дели] я остановился в бунгало, грязном домике, но близко от города. Отсюда я начал свои похождения, отправившись по большой улице, очень длинной и очень широкой, называемой «Чанди-Чок», то есть «Серебряный базар»; и в самом деле, эта улица, лишенная прежнего своего блеска, заключает в себе истинные сокровища. Живописцы, оружейники, ювелиры, портные и прочие осадили меня. В какие-нибудь 8 часов мне сделали два полных одеяния: одно — мужское из золотой парчи, другое — женское, тоже из золотой и серебряной парчи, очень тонкой. В несколько дней мне выковали оружие, неправильно называемое дамасским[126], с золотыми, серебряными и другими насечками. Множество оружия я накупил у менялы Нотмана, индуса, человека деятельного до невероятности, когда дело идет о выбарышничании нескольких рупий.
В моих похождениях я встретился с комендантом крепости Великого Могола, английским капитаном, старым моим знакомым. Он предложил мне сесть в его тележку, и я сел; проходя под высокими стенами Делийского форта (стены из красного мрамора)[127], мы услышали отдаленный звон цимбал, смешивавшийся с какими-то другими звуками. Это было шествие Могола, возвращавшегося во дворец. «Шмыгнемте-ка сюда», — сказал он [комендант], показывая на гигантские ворота, под которыми и слон показался бы не больше мыши, с тяжелыми дверями из желтой меди, покрытыми острыми гвоздями. «Шмыгнемте-ка сюда, на первый двор дворца, и мы увидим всю процессию». Сказано — сделано: мы стали под деревом с широкими цветами.
125
Чика — экран из тонких бамбуковых планок, скрепленных шпагатом, вставляемый в окна или двери. —